— Да, я помню, Настя рассказывала, — говорила Царева. — Ребята устроили ей день рождения, решили ее так поддержать…
— А разве она не в июле родилась? — удивился капитан.
— В том-то и дело, понимаете? Они решили, что ей нужен праздник. Придумали специальную вечеринку, родители Кристины Суворовой разрешили использовать свой загородный дом. Ребята учили номера на английском, сделали капустник… Настя плакала от счастья, и мы все ей ужасно завидовали. Какой кошмар, Игорь Андреевич, какой кошмар…
— А здесь почему-то Барковского нет, — заметил Крюков. — Подпись на альбоме есть, а фотографии нет.
Царева еще раз перелистала альбом.
— Да, и правда нет, — удивилась она. — А! Так он, наверно, фотографировал. Он уникальный совершенно мальчик. Во-первых, говорит по-английски как на родном. Во-вторых, учится блестяще: все легко схватывает, не боится дискутировать с преподавателями. И абсолютно самостоятельный, сформировавшийся человек. Знаете, такой вот мужичок.
— Счастье для учителя, правда? — заметил Крюков.
— Я уверена, что для Анастасии Николаевны, как для классного руководителя, такой ученик был просто подарком, — заявила Царева.
Выйдя из кабинета Царевой, капитан очень удачно натолкнулся на физрука Баграмова.
— Здравствуйте, Владимир Ованесович! — приветствовал он физрука. — Как раз к вам направляюсь.
— Ко мне? Зачем? — Баграмов не мог скрыть свой испуг.
— Хочу посмотреть на то место, где произошло печальное событие.
Прошли в спортзал, где шел урок: молодая учительница занималась с одним из начальных классов. Крюков сел на скамью и потребовал:
— Рассказывайте.
Баграмову ничего не оставалось, как сесть рядом и начать говорить.
— Ну, шел урок… Девочки отпросились… Мальчики по программе… Там у нас прыжки были… через козла… Ну вот… я проводил обучение… Тут вошла Анастасия Николаевна, крикнула что-то…
— Что?
— По-моему… «Здравствуйте!».
— Неожиданно. И что потом?
— Потом… побежала в раздевалку, и я услышал… звон стекла… Понимаете, я думал, что кто-то мячом попал, я думал, что… Пошел смотреть, а там…
— А почему она побежала именно в мужскую раздевалку?
Баграмов беспомощно развел руками:
— Я не знаю…
— Там был кто-то из учеников?
— Кажется, нет…
— А почему вы меня боитесь?
Этот вопрос напугал физрука еще больше.
— Почему вы так… — лепетал он. — Я не боюсь, просто мне… полтора года до пенсии… понимаете…
— Понимаю, — заверил его Крюков. — Я тоже когда-то был следователем прокуратуры. А теперь в участковые сослали. Были когда-то и мы рысаками, Владимир Ованесович. Так что прекрасно вас понимаю. Я пойду в раздевалку, осмотрюсь. Не возражаете?
