Надо сказать, что кроме Натальи Акимовны жила в доме писаря ещё одна девушка — Настя. Прибилась как-то зимним вечером, мол, пустите переночевать, да так и осталась, потому как была сиротой и родственникам в тягость. Работящая и скромная, постепенно взяла на себя все домашние хлопоты: полы помыть, борщ сварить…
В один из теплых летних дней Аким Евсеевич обратился к дочери с необычной речью:
— Натальюшка, понимаешь дело-то какое, сам Кузьма Федотыч прислал за мной посыльного с запиской, в которой говорится, что ему срочно нужно переписать кое-какие бумаги, и для этого он приглашает меня к себе домой.
— Кто же, батюшка, лучше вас в городе это сделать может? Вот он и обратился к вам.
Однако Аким Евсеевич рассудил, что это была бы, куда лучшая партия для Натали, чем пимокат. Ведь Злыднин Кузьма Федотыч действительный статский советник, человек состоятельный, вдовец, детей Бог не дал, хоть и молодыми брал жён. И, заботясь о судьбе дочери, решился писарь взять её с собой.
— Надобно, Натали, нам этому человеку угодить, — пояснял он дочери, — работу выполнить скоро и аккуратно. Моё зрение уже не такое острое, могу чего недоглядеть. Поэтому будешь меня сопровождать, тексты читать, да следить, чтоб я случайно ошибку при письме не допустил.
С этой поездки всё и началось. Работа была в самом разгаре, когда в кабинет заглянул хозяин.
Из-под красного бархатного халата, шитого золотыми драконами, но уже немного замусоленного на животе, выглядывал воротничок белой рубашки. На голове красовались остатки волос неопределённого цвета, торчали над ушами и легким пушком виднелись над блестящей макушкой. Крючковатый нос, в молодости имевший хищный профиль, еще не совсем утратил свои очертания. Веки опущены, из-за чего невозможно уловить взгляд, чтоб понять настроение владельца. Губы и щеки розовые, как у юноши, но старость уже оставила свой росчерк на этом странном лице. Свет горевших свечей отразился от золотого шитья халата, и упал на лицо Кузьмы Федотыча. Он поднял веки, взглянул на работающих. Наталья вздрогнула, блестящие черные глаза, в которых плясали блики золотых драконов, смотрели на неё так, что мороз пробежал по коже. Она запнулась, отец, не поднимая головы от работы, попенял, чтоб не отвлекалась и продолжала диктовать. Ей подумалось, что эти глаза и это располневшее, стареющее тело, живут разной, независимой друг от друга, жизнью.
Видимо поняв, что девушка не в силах сосредоточиться под его взглядом, он вышел из комнаты, так ничего и не сказав.
