И эту свою первую книжку я помню лучше, чем свою первую женщину. Я помню ее наизусть. «Анна-Ванна наш отряд хочет видеть поросят! Мы их не обидим! Поглядим и выйдем!». Это был Лев Квитко, в желтой картонной обложке с растрепанными углами. Сидя на деревянной перекладине под обеденным столом в двухкомнатной квартире моего дедушки, где мы жили всемером – дедушка, бабушка, моя мама, ее сестра с мужем и я с моей младшей сестрой, и где, кроме как под столом, накрытым скатертью с бахромой, у меня не было другого места для игр, – так вот, сидя под этим столом, зачарованный рифмами, я часами читал и перечитывал Льва Квитко, выучил всю книжку наизусть и уже тогда каким-то образом понял, что буду поэтом или писателем.
* * *
– Мне было лет одиннадцать, – рассказывал мне Пономарев. – Мать была на работе, а я с дружками шатался во дворах нашей Малой Бронной. И там, во дворах, стояли сараи с дровами и еще каким-то хламом. Один сарай был открыт, мы с пацанами подошли посмотреть, и вдруг среди дров я увидел то, отчего просто глаза выпучил. «Что это у вас?» – спросил я у хозяина, который возился в этом сарае с дровами. «О, это? Это труба, – сказал он. – Я на ней играл, когда в армии был». И стал эту трубу – представляешь? музыкальный инструмент! – из дров доставать! А для меня это же было сокровище! Я каждое лето рвался в пионерлагерь только для того, чтобы на горне играть, я там с семи лет стал главным горнистом вместо Сережи Шовкопляса! А он говорит: «Хочешь эту трубу? Можешь взять». Я ушам не поверил – у меня будет своя труба! Пусть ржавая, побитая и помятая – но ТРУБА! «Правда? – говорю. – Вы не шутите?» – «Бери, бери, – он сказал. – Только мундштук не могу найти, он где-то в дровах завалялся». Ну, я, конечно, схватил эту трубу и, сломя голову, побежал домой. Мать была на работе, никто мне не мешал, я вычистил эту трубу до блеска, а вместо мундштука… Голь, как ты знаешь, на выдумку хитра. Взял из маминого ящика катушку с нитками, все нитки смотал, срезал ножом один край катушки, и получилось вполне похоже на мундштук. Этот мундштук я вставил в трубу на место, где ему полагается быть, дунул – и что ты думаешь? Очень хороший звук получился! Что меня крайне удивило, я никак не ожидал, что из деревяшки такой приличный звук получится. И я тут же начал какие-то мелодии подбирать, паря в небесах от счастья, что у меня не какой-то там горн, а настоящая труба, с клапанами! Но тут приходит мать, говорит: «А это что у тебя такое?» Я говорю: «Труба!» – «Откуда?» – «Из соседского сарая. Мне хозяин подарил». – «Если она из сарая, то знаешь, сколько на ней микробов и крысиного помета? А?» Короче, на следующий день прихожу из школы – нет трубы, пропала! Я говорю: «Мама, где труба?» – «Не знаю, отстань». – «Мама! Где моя труба?» – «Я не знаю, сынок». Я в третий раз: «Мама, я тебя спрашиваю: где – моя – труба?!!» А я раньше с матерью никогда так не разговаривал. Но она снова: «Отстань, мне надо готовить». Ну, я и расплакался. Никогда в жизни не плакал, даже, по рассказам соседей, когда грудной был, не плакал. А тут сижу на диване и рыдаю, как от жуткого горя. И вдруг вижу – мать села за стол и тоже плачет. Я говорю: «А ты чего? Что с тобой?» – «Сынок… Я поняла: ты будешь музыкантом». Через много лет, когда с оркестром «Посланцы джаза» мы гастролировали по всему миру, Арт Блэйки не раз просил: «Расскажи еще раз, как твоя мама плакала, что ты будешь музыкантом!» И хохотал от души…
