– Тебе неприятно, что я приехал? – Я намеренно разыгрывал дурака?
– Я бы схватил тебя и поцеловал, если бы мог.
– Я тоже.
Когда он уже собирался войти на почту, я приблизился и прошептал ему на ухо: «Трахни меня, Элио».
Он вспомнил и тут же тихо произнес свое имя три раза, как мы делали ночью. Я чувствовал, что у меня уже почти встал. Затем, чтобы подразнить его, я произнес те же самые слова, что и он утром: «Вернемся к этому после».
Потом я сказал ему, как После! всегда будет напоминать мне о нем. Он рассмеялся и сказал: «После!», означавшее на этот раз именно то, чего мне хотелось: не просто прощание или попытку отделаться от тебя, но послеобеденное занятие любовью. Я развернулся и, вскочив на велосипед, помчался вниз с холма, широко улыбаясь, готовый запеть, если бы мог.
Никогда в жизни я не был так счастлив. Все было идеально, все шло по-моему, все двери раскрывались передо мной одна за другой, и жизнь не могла быть лучезарнее: она освещала мне путь, а когда я сворачивал в сторону или пытался скрыться от сияния, оно следовало за мной, как свет софита за актером. Я хотел Оливера, но мог легко жить и без него, и то и другое меня устраивало.
По пути я остановился у дома Марции. Она собиралась на пляж. Вместе мы спустились к камням и легли на солнце. Мне нравился ее запах, ее губы. Она сняла верх купальника и попросила намазать ей спину солнцезащитным лосьоном, зная, что мои ладони неизбежно накроют ее груди. У ее семьи была соломенная хижина на пляже, и она сказала, что нам можно пойти туда. Никто не бывал там. Я запер дверь изнутри, усадил ее на стол, снял купальник и приник ртом туда, где она пахла морем. Она откинулась назад и положила ноги мне на плечи. Как странно, думал я, как оба они оттеняли и отражали один другого, не мешая друг другу. Каких-то полчаса назад я просил Оливера трахнуть меня, а сейчас собирался заняться любовью с Марцией, и все же они не пересекались друг с другом, кроме как через Элио, являвшимся одним и тем же человеком.
После обеда Оливер сказал, что должен снова съездить в Б., чтобы передать синьоре Милане последние исправления. Он бросил быстрый взгляд в мою сторону, но, увидев, что я не реагирую, удалился один. После двух бокалов вина меня клонило в сон. Я взял со стола два больших персика и понес их к себе, поцеловав по пути мать. Съем их позже, сказал я. В затемненной спальне я положил фрукты на мраморную столешницу. Потом полностью разделся. Чистые, прохладные, накрахмаленные до хруста, высушенные на солнце простыни, по струнке расправленные на моей кровати – благослови тебя господь, Мафальда. Хотел ли я оказаться в одиночестве? Да. С одним я провел ночь и встретил рассвет. С другой был утром. Теперь я вытянулся на простынях, счастливый и оцепеневший, как распустившийся подсолнух, вбирающий в себя энергию этого сверкающего летнего полдня. Нравилось ли мне быть в одиночестве, в полудреме? Да. Хотя, нет. Да. Или нет. Да, да, да. Я был счастлив, и только это имело значение, с кем-то или один, я был счастлив.
