Мне нравилось, как он вел себя в магазине. Проявлял любопытство, не увлекаясь чересчур, интересовался, но с легкой небрежностью, лавируя между Взгляни, что я нашел и Да ладно, как в книжном магазине может не быть того-то!
Продавец заказал два экземпляра «Арманса» Стендаля – один в мягкой обложке, другой в дорогом твердом переплете. Повинуясь импульсу, я сказал, что возьму оба, и пусть запишут на счет моего отца. Затем, попросив у кассира ручку, я открыл книгу в переплете и написал, Zwischen Immer und Nie[18], тебе в безмолвии, где-то в Италии в середине восьмидесятых.
Я хотел заставить его страдать все последующие годы, пока книга будет у него. Даже больше, я хотел, чтобы кто-нибудь однажды, перебирая его книги, открыл этот крошечный томик «Арманса» и попросил, Расскажи мне, кто был в безмолвии где-то в Италии в середине восьмидесятых? Я хотел, чтобы тогда его пронзила печаль или острое раскаяние, может, даже жалость ко мне, потому что тем утром в магазине я бы тоже согласился на жалость, если бы жалость была всем, что он мог мне дать, если бы жалось могла заставить его обнять меня, и вслед за этим приливом жалости и раскаяния я хотел, чтобы на него, подобно темному, чувственному потоку, собиравшемуся по капле многие годы, нахлынуло воспоминание о том утре на уступе Моне, когда я целовал его во второй раз, отдавая ему свою слюну, потому что отчаянно хотел ощутить его слюну у себя во рту.
Он сказал что-то про лучший подарок за целый год. Я пожал плечами, мол, не стоит благодарности. Может, ждал, что он повторит это еще раз.
– Что ж, я рад. Просто хотел поблагодарить тебя за это утро. – И прежде чем он мог прервать меня, я добавил: – Знаю. Никаких разговоров. Никогда больше.
Катясь вниз по склону, мы миновали мое место, и на этот раз я не смотрел в ту сторону, словно и думать о нем забыл. Не сомневаюсь – взгляни я на него в тот момент, мы обменялись бы такими же лукавыми улыбками, как когда подняли тему смерти Шелли. Возможно, это сблизило бы нас, только чтобы напомнить, как далеко друг от друга нам нужно держаться. Возможно, даже глядя в другую сторону и не заводя «разговоров», мы все равно обменялись бы улыбками, потому что, я уверен, он знал, что я знаю, что от него не укрылось мое старание избегать любого упоминания об уступе Моне, и молчание, которое по всем законам должно было отдалить нас друг от друга, наоборот, стало минутой абсолютного взаимопонимания, которое ни один из нас не хотел разрушить. Это место тоже есть в книге с репродукциями, мог бы сказать я, однако прикусил язык. Никаких разговоров.
