— Как я уже объяснял, Кремания пообещала уступки…
— Что мой отец пообещал, я поняла, — перебиваю я. — Тебе это зачем? Скажи королеве, что не хочешь жениться на лягушке легкого поведения. Неужели она не найдет тебе другую невесту, посимпатичнее и тоже с хорошим договором под мышкой? — я киваю на девиц в первых рядах. — Так зачем это тебе?
В мертвой тишине мы с Ромионом смотрим друг на друга, и взгляд принца на этот раз какой-то… странный. Кажется, я чего-то еще не знаю. Потому что если до этого он на меня смотрел просто как на дуру-лягушку, то теперь — как если бы эта дура-лягушка попыталась сожрать его вместо комара.
Но проходит пара мгновений, и принц снова возвращается в свою скорлупу уверенного-умного-взрослого мальчика.
— Вам, ваше высочество. Зачем это нужно вам.
— Мне? Как ты хорошо объяснил…
— Вы, — спокойно поправляет принц. — Вы объяснили.
Я сжимаю руки за спиной так, что ногти больно впиваются в кожу. Вы? Правила вежливости здесь насчет «вы» и «ты» такие же, как в моем мире, насколько я знаю. И этот малютка-принц только что очень изящно провел черту между ним и мной. И, судя по всему, между мной и всем классом.
— А может, мне еще на колени каждый раз перед тобой падать? Или ниц сойдет? — выплевываю я. И тоже смотрю на него, как на комара. Невкусного, худого комара. Я тоже умею опускать взглядом ниже плинтуса.
Но тут за окном оглушительно звенит колокол. И сразу после него мадам Мелинда как ни в чем не бывало говорит:
— Конец урока. Домашнее задание вы получили — все свободны. Хорошего вам дня. Розалинда, задержитесь, пожалуйста, на минутку.
— Я хотела бы извиниться, — говорит она мне, когда все уходят. — Я никак не думала, что на этот вопрос вы не сможете ответить. Он ведь, — она запинается, — напрямую вас касается.
Я смотрю в окно. Там действительно большой, идеально круглый пруд с маленьким фонтанчиком посредине: лягушка в короне, подняв голову, изрыгает струи воды. Лягушка очень похожа на меня.
— Мне бы не хотелось, — продолжает мадам Мелинда, — чтобы вы начинали ваше знакомство с классом с такого неприятного эпизода. И раз это моя вина…
— Да ладно вам, — снова невежливо перебиваю я, не глядя на нее. — Как будто это что-то значит. Как будто есть хоть малюсенький шанс, что они меня полюбят.
— Простите, Розалинда, я вас не понимаю. То, как к вам относятся другие, в ваших руках…
— В моих руках? — я все-таки поворачиваюсь к ней. — Вы хотели сказать, лапах? Перепончатых, — я поднимаю руки. — Таких, как я, не любят никогда. Что бы я ни делала.
