Прочитайте, что сказано у Матфея (24 гл.). Не робейте же, с вами бог, написано во 2-й хронике. Бог говорит вам: не бойтесь, вам нечего бояться, не ваша идет война, но господняя…»
Вслушайтесь в интонации этого страстного призыва, и вы поймете, каких великих усилий стоило пробудить народ, как трудно было преодолеть в сознании забитого крестьянина его страх перед властью господ и церковью, как неимоверно трудно было убедить его, что существующий порядок, жестокий и несправедливый, вовсе не от бога, а от угнетателей-феодалов.
Народ в те времена был поголовно неграмотен, а христианские книги, как и богослужение, были на латинском, непонятном для крестьянина языке. Поэтому достаточно было несколько ссылок на библейские имена, чтобы люди поверили в то, чего так хотелось: бог не поддерживает угнетателей, он на стороне бедных, униженных и оскорбленных, он воодушевляет их на свержение своих мучителей…
Надо сказать, однако, что «священное писание» мало приспособлено для таких проповедей. В нем с большим трудом можно найти такие места, которые можно истолковать как свидетельство поддержки богом народных антифеодальных движений. И наоборот, противникам революции было очень легко доказать, что господь бог и его сын Иисус Христос никогда не одобряли бунт «униженных и оскорбленных» против своих угнетателей, что люди должны терпеть со смирением, ибо «господь терпел и нам велел»… И конечно, призывы Джона Болла или Томаса Мюнцера к восстанию, к активной борьбе за изменение своего угнетенного положения звучали как ересь, как искажение действительного смысла христианства. Они были, в сущности, отказом от буквы «священного писания», ибо призывали к борьбе со злом на земле, а не на небе, к построению счастья своими руками, к отказу от надежд на призрачную милость бога… А религиозные лозунги были лишь формой, неизбежной данью времени, свидетельствовали о неразвитости сознания, забитости угнетенных масс.
Мечта о справедливости всегда жила в сознании угнетенного человечества. Она преследовалась и подавлялась, ее сторонников сжигали на кострах, вздергивали на виселицах, гноили в тюрьмах… Но вера в равенство людей, в уничтожение гнета и эксплуатации продолжала свое шествие по земле… Религиозная форма ее только затуманивала, ослабляла. Между прочим, эксплуататоры отлично понимали, что религиозная ересь была лишь средством выражения этого стремления народа к ликвидации социального неравенства и политического гнета. Сохранилось высказывание регентши Марии Австрийской от 1534 г. по поводу анабаптистов, проповедовавших, что подлинные христиане сами должны ликвидировать «царство сатаны». «Это невежественные люди, — писала Мария Австрийская, — нищие и рабочие, которые думают только об ограблении церквей, знати, горожан и купцов, одним словом, всех имущих, чтобы собрать вместе все награбленное и потом разделить между всеми, дав каждому ровно столько, сколько необходимо для скромного существования…» А испанский король Филипп II, известный своей жестокостью, писал Маргарите Пармской: «Опыт прошлых времен свидетельствует, что не бывает изменений религий без одновременных перемен в государственном устройстве и что бедняки, бездельники и бродяги часто пользуются ими как предлогом для того, чтобы захватить добро богатых…»
