— Как вы относитесь к кришнаитам? Неплохо бы, чтобы новая вера демонстрировала не христианское уныние или мусульманский экстремизм, а веселие и беззаботность. Хочется, чтобы люди, входя в лоно молодой церкви, радовались достатку, а не вымаливали его у Бога. Попрошайничество — действие унизительное по сути своей, но отказ от него церковь именует гордыней.
И снова Коврижкин поразился мудрости собеседника. И снова его огорчило то, что это не его мысли, а какого-то проходимца, случайно подброшенного судьбой.
— Веселые люди не агрессивны, в мире будут царить радость и человеколюбие. О войнах забудут, — сказал синелицый, воздел руки к небу и стал извиваться. — Харе Кришна, Харе Рама!
Мантра вальсировала в промозглом воздухе среди снежинок и таяла, касаясь асфальта. «Как же все элементарно!» — поражался услышанным умозаключениям Коврижкин, и уже не признательность светилась в его глазах, а зависть и ненависть. Он вытащил из-за пазухи нож и пырнул Авдия. «Я! Я принес жертву на алтарь светлого будущего!» — торжествующая улыбка озарила лицо Коврижкина. Совесть его вновь стала прозрачна и чиста, как роса июльским утром. Он обыскал убиенного. Кроме серебряной табакерки у того ничего не было. «Не густо!» — сокрушенно подумал Коврижкин, открывая находку.
«Соль, что ли?» — Костя попробовал порошок на вкус. Горечь заморозила язык, лишила его чувствительности. «Кокаин! Да тут доз пять — не меньше! Теперь понятно, откуда у прощелыги такие мысли в голове! Вот тебе и Харе Кришна, и Отче наш, и Аллах акбар в одном флаконе!»
Голову и плечи душегуба покрыла божья перхоть.
IV
Девочка без талии, но с тонким музыкальным слухом извлекала из виолончели болезненный стон. Коврижкин не полагал, что концерт художественной самодеятельности настолько испортит ему настроение. В антракте он нырнул в буфет и закачал в себя двести граммов коньяка. Тот вступил в союз с кокаином и довел Коврижкина до апофеоза, то есть причислил к сонму Богов.
Второе отделение началось с сонаты, за ней последовало адажио. Дальше стало еще хуже. Костя оглядел зал и поднялся.
— Нельзя ли исполнить что-нибудь другое? — пьяная отрыжка прозвучала как вызов. — Давайте про цыган!
Махонькая женщина, сидевшая сзади, одернула его:
— Как вам не совестно, молодой человек?! Это же шедевры классической музыки в исполнении юных дарований!
— Сгинь, культяпка! Пусть играют наше. Я сын отечества и не позволю издеваться над патриотическими чувствами!
