Басанти тут же вскочила на ноги, испуганно тараща на отца заспанные глаза. В полумраке мазанки она видела перед собой только перекошенное от ярости лицо отца. Рядом с ним тотчас же выросла фигура матери.
— Целый день готова спать, проклятая! — вторила она отцу. — Дел по горло, а она все еще почивает! А ну, поднимайся. Живо! Беги к колонке да умойся почище!
Басанти смотрела на нее опухшими от сна глазами, и где-то в подсознании у нее мелькала мысль: будет ей взбучка от матери или нет? Мать сначала накричится и только потом принимается колошматить, а отец бьет молча, поэтому отца она боялась больше, чем мать. К тому же мать колотит ее по спине, пока Басанти не вырвется и не убежит, а от отцовского кулака не убежишь: как ударит — ни вздохнуть, ни охнуть.
Басанти окончательно проснулась, только увидев в руках матери целый ворох обновок.
— Отправляйся к колонке да умойся! — визгливо продолжала мать.
В следующий же миг Басанти словно ветром сдуло: она выскочила из мазанки и бегом бросилась к колонке.
Следом за нею вышел и сам хозяин. Издали слышался какой-то неясный, словно приглушенный туманом, рокот. Чаудхри насторожился. Грохот доносился откуда-то снизу, где начинался поселок. Парикмахер вслушался. У стоявшей рядом мазанки неподвижно застыла жена соседа.
— Что это там за шум? Ты слышишь? — обратился к ней Чаудхри.
— Какой еще шум? Я ничего не слышу.
Чаудхри внимательно посмотрел на людей, торопливо шагавших вниз и вверх по склону. Никто из них не обращал никакого внимания на доносившиеся звуки. Чаудхри обратился к сидевшей у двери слепой старухе — матери Бисесара, мазанка которой была напротив.
— Матушка, вы слышите что-нибудь?
— Да, шлышу, — прошамкала старуха. — Штранный какой-то жвук… Шлева.
Мелькнувшее в голове Чаудхри подозрение крепло — он весь обратился в слух.
Басанти вприпрыжку неслась к колонке. День давно уже вступил в свои права, и в переулке царило оживление. У одной из мазанок сидела подружка Басанти Шамо и кусочками гура[7] кормила своего маленького брата.
— А мы вчера фотографировались! — крикнула Шамо. — Заходи, покажу.
Басанти завернула к ней.
— А где вы фотографировались?
— Я сейчас. — И, нырнув в дверь мазанки, Шамо появилась с пакетом в руках.
На фотографии были Шамо и Джамна — обе ее подружки, они стояли обнявшись и весело улыбались.
— Ты только посмотри: даже сурьма на веках видна, — щебетала Шамо. — Видишь? Мы подвели веки сурьмой, а потом уж пошли сниматься. Мы еще немножко подрумянились, но фотограф сказал, что на карточке это не будет видно.
