— На вас, коллега, нет брюк?
— Вы совершенно правы, коллега, я без брюк.
31 августа. Когда ты охвачен азартом, ничего с собой не поделать. Я просидел в лодке целый день и, когда пошел дождь, не вылез на берег, а укрылся куском брезента. Со мной на этот раз был совсем еще юный младший сержант, очень почтительный и очень скучный, бедняга.
Слухи о нашем приключении расползлись по всему лагерю, толковали и о потерянных брюках, смолкая при моем появлении. А о гигантской щуке рассказывали просто чудеса. Неудача взвинтила и майора, и он выпросил у сержанта одну из его удочек. Сегодня мы спустили на воду уже три лодки. В первой находились Проф, главный инженер по электронике и младший чин на веслах, во вторую сели майор, два его приятеля и невропатолог, в третью — я с младшим сержантом. Майор бросил якорь в Божьем Оке, сержант осуществил наконец свое желание пройти через все Заливчики Четок. Я караулил щуку. Майор наловил рыбы, даже превосходную щуку весом в шесть с половиной килограммов, хватит ему теперь о чем рассказывать лет на десять, а то и на пятнадцать. Сержанту тоже повезло, он вытащил двух окуней, килограмма на полтора каждый, и две щуки тоже приличного размера, килограмма по два. Я не поймал ничего, чудовище даже наживку не брало, как ни привлекал я его мышами в изобретенных сержантом пробковых поясах. Чтобы утешить меня, главный повар приготовил прекрасный ужин из рыбных блюд, которые мы запивали ароматным вином, усевшись все вместе за большим столом.
День, проведенный со скучным младшим сержантом, все–таки оказался не совсем потерянным. Я имел возможность узнать, как преломляется в мозгу такого вот юного выходца из народа работа, которую мы ведем. Хочу записать его монолог, иначе и не назовешь, так как я отвечал на его высказывания короткими «да», хмыканьем, покачиванием головы. Единственное, чего я не могу воспроизвести, это получасовые паузы, ведь я уже сказал, что молодой человек был очень почтительный и не хотел ни за что на свете докучать мне вопросами, хотя бы уже потому, что хорошо усвоил правило: спрашивать ничего нельзя.
— Говорят, что крестьянин два часа мучился... В таких случаях невольно задумаешься, что все–таки существует высшая справедливость... Он ведь поджег хозяйский дом, а у хозяина были два сына, зять, внуки, всего четырнадцать человек, говорят... На хуторе они жили, окна зарешеченные, а дверь он снаружи запер, потом уж поджег... Все они там и сгорели... Четырнадцать человек... И дети... Так ему и полагалось, хоть два часа за них пострадать... Ведь и они там не меньше двух часов мучились, дом–то, должно быть, большой был, каменный, не сразу сгорел... Да, конечно, не меньше двух часов прошло, пока все сгорели... Может, он и не от хорошей жизни это сделал, все равно, не должен человек так поступать... Вот теперь он и сам узнал, что это такое... Может, и грех свой искупил, если это возможно. Разное, конечно, говорят, можно даже поверить, но ведь с того света никто никогда не возвращался...
