— А ты что за командир выискался? — пошла на него грудью первая скандалистка. — Ты прежде приведи сюда свою бабу и командуй ею.
— Когда в коммуну агитировали, хоромы белокаменные построить сулили, а мы доси в шалаше живем, — подскочила к Денису с другого боку вторая скандалистка.
— Да не все ж сразу, — Денис переводил глаза с одной казачки на другую. — Вон Москва, почитай, тыщу лет стоит и то, говорят, ишо не совсем пообстроилась, а нашему хозяйству без году неделя. Какие уж тут хоромы. Спасибо, коров под крышу упрятали, да кладовушку какую ни на есть сварганили.
— Да ить тесно жить в шалаше, Денисушка! — выкрикнула из толпы коммунаров еще одна казачка.
— Хучь тесно, да честно, — повернулся на голос Денис. — И шалаш у нас не просто шалаш, а коммунистический, двухэтажный, ровно царский дворец в Питере.
— Вот зима наступит, мы тебя в этом дворце ночевать оставим.
— Сказал же председатель, к зиме хаты поставим. Такие особняки отгрохаем, что и Сафонову не снились.
— Твой председатель, как той воробей: чирикнул и улетел под застреху. Небось в Стодеревах чаи гоняет. Обещать мы все горазды…
— Не в Стодеревской, а в Степном сейчас Тихон Евсеич. За мастерами: каменщиками да плотниками подался, чтоб, стало быть, вам жилье поскорей… Одного мастера я уже привез, — подтолкнул он вперед рядом стоящего Казбека. — Электрический свет будет проводить в нашей коммуне.
По толпе прошелестел вздох изумления:
— Гляди–кось, какой молоденький! Даже усов нету, а уже мастер.
— Игде ж он ее возьметь, тую ликтричеству? — спросила «лягушатница».
Денис поднял кверху палец:
— Ни в жисть не догадаетесь — в Тереку.
— Ну да… ведрами он ее сюда таскать будет, что ли, как Дорька твоя? — усомнилась «требушатница», ткнув пальцем в показавшуюся из–за общежития девчонку с коромыслом на плече и улыбкой на круглом сероглазом лице. Она поочередно опустила тяжелые ведра на землю возле огромного, поставленного на камни котла и, выпрямившись, облегченно откинула тыльной стороной ладони со лба светлую прядь волос. Сердце у Казбека взбрыкнуло стригунком и отдалось в висках резвыми его копытцами, во рту сразу пересохло, а щеки вспыхнули огнем, словно их натерли перцем: перед ним стояла Дорька Невдашова, такая же белозубая и сероглазая, как в детстве, и в то же время совсем другая — ростом, лицом, фигурой, движениями. Одновременно и та и не та, словно приходится той прежней Дорьке старшей сестрой.
Весь день Казбек старался быть там, где работала Дорька. Месила ли она глину для самана, он укладывал эту глину в деревянные формы и ставил сушиться на солнце, полола ли она свеклу в поле, он тоже брал в руки тяпку и старался не попадать острием по свекловичным листьям.
