— Кто заходит? — у Степана ежом к горлу подкатилось ревнивое чувство.
— Да хоть бы наш начальник полиции. Нянька говорит, что и сегодня дважды зашагивал. Ловок господин пристав, — Неведов язвительно похихикал. — Мужа, значит, — в места не столь отдаленные, а сам — к его супруге.
У Степана потемнело в глазах от такого чудовищного намека.
— Слушай ты, Купец Торгашевич! — остановился он, смерив спутника испепеляющим взглядом, — еще одно худое слово о моей жене — и я не посмотрю, что ты второй гильдии, набью морду, понял?
— Чего ж тут не понять, — дурашливо развел руками в стороны Григорий Варламович. — Оно завсегда так: ты к человеку со всей душой, а он тебе за это...
Но Степан уже не слушал «душевного» купца. Раздвигая пленом столпившихся на крыльце управы зевак, он стал протискиваться внутрь набитого до отказа людьми помещения. Ого! Вот это духотища. Как в парной с «эликсиром жизни».
— Да прекратите же дымить, граждане! — взмолился кто–то в самой середине общегородского собрания.
Стоящий по соседству со Степаном мастеровой швырнул на паркетный пол окурок, растер его подошвой сапога.
— Кончай кадить, а то лампы тухнут! — заорал он весело и тут же, достав кисет, снова скрутил «козью», похожую на слоновью, ножку.
— Господа! То есть, прошу прощения, граждане!
Это голова городской управы Ганжумов, поднявшись со стула, выкатил на председательский стол свой круглый, как арбуз, живот и потряс в сизом от табачного дыма воздухе колокольчиком. — Общегородское собрание разрешите считать открытым.
Дружные аплодисменты всколыхнули табачное облако.
— Предлагаю избрать почетными членами нашего собрания следующих граждан: всеми уважаемого Мелькомова Богдана Давыдовича...
В ответ раздались неуверенные хлопки. Набитая битком аудитория тревожно зашелестела голосами.
— Быкова Николая Павловича, — продолжал называть городской голова «уважаемых» моздокчан.
Хлопки прекратились, а голоса зашелестели тревожнее.
— Цыблова Степана Егоровича, его высокоблагородие полковника Рымаря Тихона Моисеевича, Шилтава Карпа Павл...
И тут зал взорвался, словно бомба, у которой догорел наконец–то фитиль.
— Долой! Не надо нам толстосумов и казачьих офицеров!
Ганжумов захлопал толстыми губами, словно сазан, вытащенный из воды на сушу.
— Граждане!... — выговорил он наконец с укоризной в голосе.
Но ему не дали закончить мысль.
— Наших давай! — крикнул из задних рядов.
— Терентия Клыпу! Петрищева! Дубовского! — понеслось со всех сторон.
