— Жаль, — в свою очередь вздыхает Поликарпов. — У меня тоже ни единой. Пойду, может, стрельну у кого парочку…
…Вечером Дробанюк сует в карман прихваченные в кафе вилки, затем нагружается двумя бутылками водки и огромным количеством снеди, заботливо приготовленной в дорогу женой. Держа все это в охапке, он зовет за собой Поликарпова. Тот сидит на балконе в плетеном кресле в одних плавках и читает книгу.
— Может, пойдем?
— Не-е, это не для меня, — отказывается тот.
— Не пьешь? — осуждающе спрашивает Дробанюк.
— Не-а, — покачивает своей круглой седоватой головой Поликарпов.
— И за чужой счет тоже?
— Представь себе.
— Да… Ты как святой.
— Ну уж… — не соглашается Поликарпов. — Стоит человеку сказать, что он не пьет, как это уже вызывает подозрение. Тут он уже как святой. А если у него нет ничего святого — это чуть ли не в порядке вещей.
— Моралист ты, — говорит Дробанюк. Он так и стоит посреди комнаты, поддерживая обеими руками приваленные к груди целлофановые мешочки с бутылками и закусками.
— Вот-вот! — продолжает Поликарпов. — Стоит правду высказать— и уже моралист. Между прочим, я пиво иногда пью.
— Ты — как бюргер, — по-своему расценивает это Дробанюк.
— Почему? — удивляется тот.
— Бюргеры любят пиво. У них все как бы по полочкам. Все в меру. И у тебя тоже.
— Если бы, — вздыхает Поликарпов. — Вот видишь, как сгорел, — поворачивает он свою круглую голову к плечу. — Дорвался впервые за лето до солнца — и вместо того чтобы понемножку да постепенно подставлять себя, сразу спекся…
— Это мелочи, второстепенное, — твердит свое Дробанюк. — Ты в основных вопросах не поддаешься.
— Если бы, — повторяет тот. — Был бы счастлив.
Дробанюк стоит какое-то время молча, потом кивком снова предлагает Поликарпову пойти с ним. Тот в ответ отрицательно мотает головой. И тогда Дробанюк, неодобрительно хмыкнув, идет к выходу, но у самой двери, остановившись, поворачивается и бросает с сердцем:
— Скучный ты человек, Иван Сергеевич!
— Какой есть, — отвечает тот спокойно.
— Или себе на уме, — многозначительно добавляет Дробанюк и уходит.
В комнате Ухлюпина уже целая толпа. Сидят на стульях, в плетеном кресле, взятом с балкона, на кровати, придвинутой к столу, уставленному целой батареей бутылок, заваленному всевозможной снедью. Разговаривают шумно. Впечатление такое, что никто никого не слушает, — значит, уже выпили.
— A-а, вилки пришли! — громогласно встречает Дробанюка Ухлюпин. — Слушай, Котя, где это ты застрял?
