Когда Дробанюк произносит последние слова, Еремчиков только берется за ручку двери, чтобы открыть ее.
— Борис Романович, слышал? Какие люди нам с тобой доверяют, если б ты знал! Смотри же, мы с тобой не должны опростоволоситься.
Как только замызганная фуфайка Еремчикова скрывается за дверью, Дробанюк торопливо звонит жене.
— Зин, через часок я вырву эту голубую штукенцию и сразу же привезу мастеров… К концу дня все должно быть в ажуре. Только учти — я для маскировки провернул дело так, будто одному из высоких чинов ставим, а не мне, понятно? Поэтому иди после работы к маме и жди там моего звонка…
Закончив разговор, Дробанюк вприпрыжку устремляется из кабинета.
— Я по объектам, — бросает он на бегу секретарше. — Потом в контроль. Буду к концу дня, если успею.
Возле крыльца уже наготове «Москвичок». Дробанюк плюхается на переднее сиденье справа.
— Поехали. Базу хозтоваров знаешь? — говорит он Феде. — Возле мясокомбината?
— Найдем, — бодро заверяет Федя.
Что Дробанюку в нем нравится, так это бодрость и оптимизм. Ни разу он не слышал, чтобы Федя на что-нибудь жаловался. В субботу ли, в воскресенье — тот всегда наготове, всегда легок на подъем. Спасибо Ухлюпину, что сосватал. Правда, не обошлось без ерничества, но Ухлюпин не был бы Ухлюпиным, если бы не отмочил что-нибудь. «Заруби на своем крупном пятачке, Котя Павлович, — поучающе сказал он, — что персональный водитель — это не ангел, но хранитель. Ты Хрящеваткина знал? Начальника автоколонны?.. Впрочем, неважно. Так вот, этот Хрящеваткин частенько набирался до такой степени, что передвигаться на своих двоих решительно не мог. С его стороны это было жутким легкомыслием, потому что жил он на пятом этаже в доме без лифта. Но за рулем у него сидел не ангел, но хранитель». «И что?» — не понял Дробанюк, к чему клонит тот. «А то, что каждый раз он взваливал пьяную тушу на плечи и относил ее на пятый этаж. Пока не подорвался…» «Ну, не носил бы», — пожал плечами Дробанюк, все еще не воспринявший высокого смысла ухлюпинского рассказа. «Э-э, брат Котя Павлович, — покачал головой тот. — Не доходит, видно, до тебя вся глубина моей мысли… Так вот, когда Хрящеваткин взял себе другого шофера, тот черта с два стал носить его. Ему собственное здоровье было дороже!» «Ну так что?» — счел нужным подчеркнуть свою позицию Дробанюк. «Да загудел твой Хрящеваткин, как миленький, понял?!» «Ну почему он мой? — с обидой возразил Дробанюк. — Я до упаду не пью». «Ты, конечно, почти стоик, хоть шатаешься временами, как маятник, — сказал Ухлюпин, — но шофера надо подбирать с учетом собственной нестойкости, ясно?».
