Свет погас, и я остался в темноте…
Очнулся я от холода, ноги совсем окоченели. Огляделся — лежу поперек балконной двери: голова в комнате, а ноги на балконе. «Чертов Козел, — выругался я, — не мог уж положить как следует. Трудно ему было до дивана донести».
Услышав мою возню, прибежала жена:
— Что с тобой? Почему ты там лежишь?
— «Тарелки»… — сказал я, оглядываясь по сторонам.
— Что тарелки? Совесть мучает? И за то спасибо. Я их давно уже помыла.
— «Тарелки»… — повторил я и указал пальцем в небо.
— Боже мой! И этот помешался! Пить надо меньше и спать вовремя ложиться, — тут же упрекнула она.
— Э, у тебя одна песня! Говорю тебе: сам только что был у н и х… Пойду к соседу, расскажу. Обрадуется.
— Он спит еще.
— Неважно.
Пошел, разбудил. Тот спросонья не поймет, в чем дело. А я ему свое:
— Коля, есть «тарелки»! Этой ночью сам летал на ней. Только что оттуда!
Сосед вытаращил глаза, усадил меня вежливо на диван, а сам, с опаской косясь в мою сторону, стал куда-то звонить.
Ей-ей, не лукавлю, воистину воздаю хвалу врагам своим, ибо они, только они и никто более, настоящие, искренние и бескорыстные помощники мои и лучшие читатели книг моих.
Знаю наперед: прочитав это откровение, какой-нибудь скептик поморщится и скажет: «Ерунда какая-то… Таковыми могут быть только друзья!»
Друзья?! Нет, дорогой скептик! Нет, нет и нет! Тысячу раз нет.
Но давайте без эмоций, давайте разберемся в этом деле спокойно. Ведь давно известно: все познается в сравнении. Вот и займемся сравнениями.
Скажите, ваши друзья когда-нибудь покупали книги, написанные вами? Нет. Мои друзья тоже никогда не покупают моих. Они ждут авторских экземпляров с дарственной надписью. И я, изучив их повадки, закупаю для них сотню-другую своих книг и аккуратно рассылаю. После выхода книги у меня всегда наступает страда такая: надписываю, упаковываю, клею марки, ношу на почту. А на почте удивляются: «От какого учреждения вы носите бандероли? Нужно составить опись». Я пытаюсь объяснить, что я не учреждение, а всего лишь автор этой книги. Но меня не понимают и больше четырех бандеролей из одних моих рук не принимают. Однако я настойчив: занимаю очередь снова или прихожу на другой день. С трудом, но разошлю всем — по списку, чтобы не забыть кого. Обида ведь будет! Разошлю и жду ответов, хотя заранее знаю, что легче дождаться оттепели на крещенской неделе, чем ответа от друзей.
Недруг же в этом случае поступает куда благороднее. Выхода моей книги он ждет, как не ждут тайного свидания с любимой женщиной, а поступления ее в магазин он стережет, как модницы не стерегут импортных сапожек на высокой платформе. К прилавку за моей книгой недруг рвется, словно спортсмен к финишной ленточке, и на свои кровные деньги покупает сразу несколько экземпляров! Другие покупатели, видя такое, тут же выстраиваются в очередь, производят запись, нумеруют друг друга и кричат продавцу: «Больше двух экземпляров в одни руки не давать!»
