.
Несоответствий такого рода между материалами письменных памятников с их столь строго разработанными классификационно стройными схемами и данными других источников — прежде всего надписей на костях — довольно много. Так, выяснилось, что в шанских надписях нет не только слова Инь, но и слова Ся (см. [293а]). Разумеется, тому могут быть различные объяснения. Возможно, что шанцы именовали Ся иным термином (как это делали чжоусцы по отношению к ним самим). Не исключено также, что Ся было просто уничтожено как самостоятельная этнополитическая общность и потому исчезло имя. Правда, сами чжоусцы поступали иначе: как правило, повергнутые, завоеванные, даже насильно перемещенные и расчлененные этнические общности (те же иньцы) получали возможность сохранять свое имя хотя бы в форме ритуальных жертвоприношений в честь предков. Но, возможно, что такого рода культ предков появился лишь с Чжоу.
Обращает на себя внимание любопытное сопоставление: шанцы не упоминали ни о Ся, ни о Яо, Шуне, Юе (последнее, впрочем, понятно: их ритуалы распространялись только на своих предков), а вот чжоусцы после победы над ними не только вспомнили обо всех, но и придали им большое значение. Однако, видимо, не сразу, в раннечжоуских надписях, на бронзе — наиболее аутентичных памятниках того времени — не встречаются упоминания ни о Ся, ни о Яо, Шуне или Юе. В «Шу цзин» о них уже много и подробно говорится, но нет еще ни слова о более ранних героях-ди. А у Сыма Цяня четко сказано, что, когда первые чжоуские правители после гибели Шан раздавали уделы своим родственникам и сподвижникам, они вспомнили о потомках не только Яо, Шуня и Юя, но даже Шэньнуна и Хуан-ди, и всем им были даны среди прочих уделы [296, гл. 4, с. 69; 69, с. 188]. Получается, что чем дальше от событий, тем с большими подробностями описывается все более отдаленная древность — обстоятельство, уже отмеченное в свое время Гу Цзеганом (см. [261, с. 11]).
Если вспомнить упоминавшуюся выше и свойственную древнекитайской историографии тягу к систематизации моторизованных мифов и тем более реальных преданий глубокой старины, можно предположить, что во второй половине Чжоу и в Хань, когда такая систематизация проявляла себя наиболее активно (вспомним такие тексты, как «Ли цзи» и «Чжоу ли»), на основе разрозненных преданий старины сложилась достаточно полная и стройная картина. Лейтмотивом проделанных при этом манипуляций с текстами и преданиями было, насколько можно судить по результатам, придание разрозненным, противоречивым и параллельно существовавшим данным четкого вида стройной линейной композиции: от Шэньнуна — к Хуан-ди, от него и его преемников — к Яо, затем к Шуню, Юю и династии Ся, от нее — к Шан-Инь и далее к Чжоу. Причем нужно это было прежде всего и главным образом чжоусцам, легитимировавшим с помощью подобных построений свою власть. Построения такого рода с течением времени по мере дальнейшей разработки и детализации исторической схемы уходили все дальше, в глубь истории и тем получали все больший авторитет.
