здесь как раз и употребляется.
Пакость — вред, а
беда — опасность, и в самом перечне возможных бед выступает мысль о непредсказуемости стихии; это — удар судьбы, прорыв благополучия.
Беда наступает, приходит в свой час, ее приемлют, в нее впадают, ее имеют, ее можно и видеть, и ощущать, но самое главное, что необходимо иметь в беде, — это терпение. Сочетание «бѣды и напасти» часто встречается в текстах, «бѣды и пагубы» — нет, поскольку пагуба всегда единственна. Беда как будто и есть пагуба, однако ее можно
по-бѣдити, тогда как пагуба неодолима и сама погубляет все с корнем. Утратив
бѣдою ногу, можно наставить деревяшку и ходить на ней
по бѣдѣ (21а), «да не... похваляться тобою злии дуси, яко побѣдивъше тя и бѣду на тя створьше (пакость бесовскую)» (44в). Злые духи, бесы пронырливые, побеждают человека бедою, да и сама беда возникает в результате поражения в единоборстве. Беда активна, исход борьбы со злой силой не всегда ясен, тем не менее супротивнику всегда можно противопоставить свой ум, свою силу, свое добро — свою удачу, в конце концов. Если пакость творят, напасть нападает сама, а пагуба находит на нас, то беда просто существует, бывает, случается («она же суща въ такой бѣдѣ», 23а), она разлита повсюду, и нужно ее сторониться.
Именно тут и возникает переход к обозначению словом туга и тужити:тужит тот, с кем случилась беда, «и онѣма ту пребыващема въ печали и тузѣ» (23б), «въ тузѣ и печали удрученъмъ сердцьмь» (10г) — по случаю смерти брата. Это переживание своей беды или беды близких, круг которых постоянно расширяется. В этом и заключается близость слов бѣда и туга друг к другу: внешнее давление на человека и возникающая в результате этого печаль (но все же не скорбь, потому что и беда скорее напасть, чем пакость).
Все эти иллюстрации, приведенные пока в общем виде, наталкивают на вывод, из которого мы и будем исходить как из предварительного предположения.
Иерархичность прямого ряда обозначений: пакость — напасть — пагуба — в древнерусских книжных текстах сложилась вполне определенно. Однако этот ряд, подтверждаемый и параллельными их соотношениями, и последующим развитием соответствующих понятий в русском языке, не является собственно русским. Это — законченная градация христианского типа, которая медленно, но твердо и властно вкладывается в сознание славян новой для них идеологией. Общий смысл всех трех слов достаточно выразителен и связан с глаголом ‘губить, сгибать, ломать’. Слова имеют несомненно глагольное происхождение, на это указывает наличие при них приставок (кроме, может быть, слова
