А соболи тут гуляли, да еще как! Нашли-таки местечко, куда охотнику соваться гибельно. Набили тропы вдоль и поперек русла ручья. Алексей вдруг позавидовал вольготности зверьков. Им что, у них своя жизнь. Живут по вечным законам Природы, и никуда их с привычной колеи не своротишь, никаким золотом не соблазнишь. «Звери все-таки чище людей», — подумал он виновато, но на тореных соболиных сбежках не поленился выставить под след несколько капканов. Лишними не будут.
Рассвело уже окончательно, когда Алексей, взмокший от напряжения всех своих сил вывершил, наконец, перевал и без передыху, чтобы распаренного не просквозило верховым острым ветерком, добрел до кострового кедра. Там он разжег костерок и вскипятил чай. Вспомнил свое шальное обещание не чаевничать по пути, но без просушки у огня и без кружки горячего чая ему просто никак не обойтись. И это не прихоть, а биологическая необходимость. Организм за время подъема сильно обезводился, и надо войти в норму, чтобы идти дальше. «Ничего, вернусь — все небесное созданье исцелую от головы до ног», — жадно подумал он, касаясь пересохшими губами обжигающего края кружки.
Пил чай и с суеверным трепетом смотрел на острую вершину Чедора, четко выделяющуюся в чернильной синеве неба. Неспешно поднималось солнце, выглянув огненным краешком из-за дальнего хребта и облив снега и скалы на крутых боках устремленной ввысь царь-горы алым, тревожным цветом.
В первое время, как Алексей приехал в эти края после охотоведческого института, посмеивался над суевериями старых охотников, которым везде чудились духи гор и разные языческие божества. Потом, потайговав всего лишь сезон, вдруг с удивлением открыл для себя, что все горные урочища по-разному влияют на человека, вселяют в него светлое или дурное настроение. В одном распадке или на гольце ему легко и свободно. В другом же месте, когда бы туда ни пришел, сразу обволакивает странная вялость, слабеют силы, и хочется убраться оттуда как можно скорее. Не особенно веря в духов гор, Алексей все же, по примеру других промысловиков, кое-где начал задабривать местные божества, кладя к подножию какой-нибудь приметной пихточки стреляную гильзу или подвязав к ее ветви матерчатую ленточку от носового платка. Мысленно подсмеивался над собой, но с жертвоприношением свыкся, мудро рассудив, что везде и за все надо чем-то платить, такова жизнь.
Мимо Чедора Алексей проходил не единожды, неплохо обследовав его округу при осеннем учете зверя. Знал по набродам, что высоко в скалах, с северной стороны, любят залегать на зиму медведи, и что берлог там полно. Наверняка на скалистых склонах обитают и соболи, но опромыслить Чедор хотя бы до полгоры, куда вполне можно взобраться, ни разу не отважился. И совсем не потому, что склоны слишком опасны. Нет, Коозу гораздо опаснее и, как говорится, очертя голову, но ведь он ходит туда, а Чедор всегда минует стороной. Лишь задерет лицо, глянет на острую вершину, почувствует нутром уважительный трепет, придавленно опустит глаза и — дальше. Отчего же так? Алексей и сам этого не знает, но пошариться на склонах Чедора его не манит. Вершина как бы отторгает его, гоня прочь от зоны своего влияния.
