— Как ты себя чувствуешь? — спросил я, стараясь прочитать ответ в ее немного растерянных глазах. Взгляд для меня сейчас был важнее слов.
— А что? — Маша внимательно посмотрела на меня.
— Ольга сказала, что ты полетела к знакомому врачу…
— Ольга?.. Я ей ничего на говорила.
Она посадила меня на стул у стола, старики сели напротив. До сих пор они не проронили ни слова. Первой не выдержала старуха.
— На максимихинском автобусе приехали? — спросила она, потирая правой ладонью пальцы левой руки.
— Да, — сказал я. — Плохо, что он ходит не каждый день.
— Нам хватает, — заметил старик казенным голосом. Они явно не знали, как себя вести.
— Чего вы человека допрашиваете? — сердито сказала Маша. — Гостя с дороги кормить надо.
Старики пропустили ее слова мимо ушей. Старуха вытерла концом платка сухие, шершавые губы, спросила:
— И надолго к нам?
— А вот заберу ее, — я кивнул на Машу, — и поеду.
— Это как заберешь? — сразу переходя на «ты», спросила старуха. — В ЗАГС что ли поедете?
— В церковь, — сказал я.
— Ладно спрашивать, — осадил жену старик. — Видишь, балаган разыгрывает. Они сейчас все ушлые. Накрывай на стол, да баню топи. Потом поговорим.
Старуха поставила на стол жареные грибы с картошкой, кружку молока, положила несколько больших ломтей домашнего хлеба. Маша села рядом, пододвинула мне тарелку и сказала:
— Ешь.
Я еще в дороге почувствовал голод, но сейчас он прошел. Однако съел все, что дали, поблагодарил хозяев и встал из-за стола. Маша встала вместе со мной.
— Если вы не против, мы прогуляемся по берегу, — сказал я, обратившись к старику.
Он промолчал. Мы вышли на улицу. Собака лежала в будке, высунув из нее морду. Увидев нас, она лишь скосила глаза, но позы менять не стала. Значит, приняла меня за своего.
Байкальская волна все так же лизала гальку, с шипеньем откатываясь назад. Мы спустились к самой кромке воды и пошли по хрустящим в крупном песке камушкам. Еще в Москве я думал о том, какой скандал закачу Маше, прилетев на Байкал. Она должна понять, что там, где речь идет о нас двоих, мы должны решать все вместе. Но от одного звука ее голоса все гневные слова вылетели из головы. Я готов был стиснуть ее в объятиях и, прижав к груди, целовать, целовать, целовать. Я не ощущал себя, не чувствовал своего сердца. Вместо него была Маша. Она заменила собой весь остальной мир. Обняв Машу, я уткнулся лицом в ее волосы, сразу оцепенев на несколько мгновений, потом спросил:
— Почему ты убежала? Тебе надо было попасть еще и в здешнюю больницу? — У меня не выходили из головы Ольгины слова о том, что Маша беременна.
