Посадочная площадка была приготовлена на лугу, примыкающем к лесу. Из кромешной тьмы то и дело появлялись какие-то люди, которые, узнав товарища Алексея, здоровались с ним и исчезали.
— Привет товарищу Алексею! — перед ними возник бородатый дядька громадного роста.
— А-а! Начальник аэродрома. — Товарищ Алексей протянул ему руку. — Здорово! Как дела?
— Порядок. Костры разложены, находятся в минутной готовности. Посты наблюдения на месте.
— Охрана выставлена?
— Мышь не пролезет.
— Мышь — ладно, а немец? — рассмеялся товарищ Алексей. — Раненые где?
— Вон там, в кусточках.
Секретарь обкома и Марков прошли к раненым. В темноте белели бинты повязок.
— Как настроение, товарищи?
— Плохое, — последовал ответ из-под куста. — Зачем нас отправляют? Ну кто тяжелый — ладно. А мы-то через неделю-другую в операцию пошли бы.
— Приговор медицины окончательный и обжалованию не подлежит, — пошутил товарищ Алексей.
Никогда в жизни Марков не слушал гул самолетов с таким волнением, как в эту ночь. Ведь то был не просто самолет, а сама Большая земля, сама Москва, сама Россия. Самолет, резко снижаясь, пролетел дальше на запад. Тотчас взметнулось пламя костров. Сделав круг, самолет пошел на посадку. На концах его крыльев зажглись цветные звездочки. Они двигались среди звезд летнего неба и были все ниже и все ближе.
Прокатившись по лугу, самолет остановился. Со всех сторон к нему сбегались люди. Когда подошли товарищ Алексей и Марков, партизаны качали летчика. Его подбрасывали, негромко выкрикивая:
— Ура!
— Москва!
— Хватит! — умолял летчик. Пока шла быстрая выгрузка самолета, с летчиком беседовали товарищ Алексей и Марков.
— Как там Москва? — спросил Марков.
— Нормально, — отвечал летчик, совсем молодой парень с торчащими вихрами.
— Сильно ее разрушили? — спросил секретарь обкома.
— Кто это вам сказал?
— Немцы трепались.
— Их только послушать! — рассмеялся летчик. — Я в Москве чуть не каждый день и только раз видел, как бомба упала. В здание «Известий», знаете, на площади Пушкина?
— И дома этого нет? — спросил Марков, вдруг живо представивший себе это серое прямоугольное здание.
— Почему нет? Только один угол пострадал.
— Через фронт летели благополучно?
— Нормально.
— Не обстреливали?
— Нормально.
— К нашему брату-партизану часто летаете?
— Нормально, почти каждую ночь. Вас же повсюду развелось, — засмеялся опять летчик.
Все у него было нормально: и положение на фронте, и состояние торговли в Москве, и настроение в армии, и работа московских театров. И хотя спрашивавшим так хотелось услышать побольше всяких живых подробностей, все же это словечко «нормально» вмещало в себе что-то такое, что было самым главным и самым исчерпывающим ответом на все их вопросы.
