«А если она не вернется? Она же не крепостная, и вольна поступать так, как ей хочется, – лихорадочно думал он. При этих мыслях его прошибал холодный пот. – А я бы хотел вернуть этот закон только ради нее одной. Я бы купил ее. И заставил быть рядом навсегда. Она хочет замуж. Глупая. Какое может быть замужество, когда есть я? Неужели она не понимает, что я скорее дам себе отрубить руку, чем кому-то ее отдам? А эти бредовые разговоры о детях? Неужели так рано кричит в ней инстинкт материнства? Нет, не думаю. Скорее – это порождение воспитания. Ненавижу всяческих классных дам, вкупе с проповедниками. Это все сухопарая Германовна. Садистка с видом благочинной матроны, – злился Краевский. – Это она вбивает из года в год в головы юным нимфам: муж, дети, семья. А сама рада бы сбежать с молодым любовником, да только никто не зовет. Лицемерка. Она же ненавидит своих учениц. Это не видно только слепому. Kinder, Küche, Kirche[50] – три „К“. Ну как же! А иначе не бывает? Неужели человек должен жить только по прописанным законам этого общества? Общество? Как смешно мне его лицемерие! Vita sine libertāte nihil.[51] А моя свобода заключена в любви. Да, я люблю эту наивную девушку. Мила, Мила, если бы ты знала, какова твоя сила надо мной…»
– Барин, кажись, и Дятлово вон показалось. Дорога хорошая. Успели дотемна, – раздался голос возницы.
Возница спешился за воротами обширного постоялого двора. Дальше двора шел основательный двухэтажный каменный дом с множеством хозяйственных построек. Это и был дом самого Дятлова. При нем существовала небольшая гостиница и трактир. Краевский рассеянно слушал распоряжения приказчика – лошадей распрягали и вели в крытый загон, на ночлег. Из широких, крашенный зеленой краской дверей, вышел сам Дятлов. Это был невысокий и полный мужчина, лет пятидесяти. Когда-то, в ранней молодости, он был крепостным у князя Веретьева, но сумел откупиться. О таких людях говорят, что сам «черт ему не брат». Все его дела шли в гору. Ни пожар, ни наводнение, ни лихие люди не причиняли ему ровно никаких убытков. Он был изворотлив и смекалист. И выигрывал там, где другие считали убытки. К пятидесяти годам он имел уже с дюжину постоялых дворов в разных губерниях. Кое-где ко дворам были пристроены трактиры и гостиницы. Деньги текли к нему рекой. Ближе к пятидесяти он женился на молодой шестнадцатилетней красавице, мещанке, которая за несколько лет успела нарожать ему троих сыновей и снова ходила непорожняя.
