Насави не ответил, лишь молча покачал головой.
– Я совершаю хадж, – сказал Али, – в Дамаске передам письмо и двинусь дальше в Мекку.
– Только умоляю тебя, не передавай письмо в канцелярию. Оно может лежать там так долго, что я здесь состарюсь. Постарайся передать его прямо в руки.
– Малику Ашрафу? – усомнился Али.
– Я знаю, ты сможешь, – убежденно сказал Насави.
– Иншаллах, – ответил Али.
Он протянул Насави сверток:
– Здесь еда, я купил на рынке для вас – хлеб, сыр, зелень, вареное мясо.
– Спасибо, – сказал растроганный Насави, – не знаю, как и благодарить тебя.
Али собрался уходить, простился, но Насави окликнул его:
– Странно, что ты держишь обиду на Аллаха, – сказал он, – а сам едешь в Мекку.
– В этом нет ничего странного, – невозмутимо ответил Али. – Я надеюсь достучаться до него. Там все- таки поближе будет.
Малика-Хатун сдержала свое слово, на следующий день, она приняла Али и собственноручно отдала ему в руки письмо. Али поблагодарил ее от имени Насави.
– Будет ли у вас, ваша светлость, еще какое-нибудь поручение дополнительно?
Малика-Хатун удивленно взглянула на него.
– Отрадно видеть человека, радеющего за интересы других людей.
Али поклонился.
– Скажи честно, – спросила Малика, – каков твой интерес в этом деле?
– Совершенно никакого, – искренно ответил Али.
– Тогда зачем ты это делаешь?
– У меня недавно при родах умерла жена, – неожиданно для себя сказал Али, – в моей жизни образовалась пустота. И мне нужно ее чем-то заполнить. К тому же вы сами сказали, что это по дороге, мне будет нетрудно это сделать.
Малика удивленно взглянула на Али. Ответ оказался неожиданным и для нее тоже.
– Начало твоей фразы противоречит ее концу. Но мне жаль твою жену. Когда окажешься в Дамаске, не отдавай письмо в канцелярию, постарайтесь добиться аудиенции у Малика Ашрафа. Я желаю тебе легкого пути и удачи.
Али поклонился и ушел. Дома он сказал Ладе:
– Может быть, рассказать ей о казне Узбека. Все- таки она была его женой и имеет право на его долю.
– Прежде всего, она была причастна к его смерти, – холодно ответила Лада. – И откуда у вчерашних простолюдинов такая жалость к царицам?
Али промолчал.
