– Пап, а почему мы, как все, не побежали, к люкам? – Я шмыгнула носом, вспоминая, как мы мчались через коридоры и боксы сюда, в лабораторию, в то время как все, наоборот, – в эвакуационные отсеки.
– Тэри, детка, слушай меня внимательно. Это была не учебная тревога, – голос отца стал предельно строгим и четким. – Через несколько часов базу атакует десант мирийцев. Они уже выдвинули свои требования, но наше командование не будет их выполнять…
– Откуда ты знаешь? – своим выкриком я перебила отца.
– Подожди, – папа старался быть терпеливым. – Сейчас идет эвакуация избранных… это дети из гражданских, зачисленные в Летную академию, и дети военных. Ты не относишься ни к одной из категорий… пока. Именно поэтому я хочу вживить тебе порты. С тремя JT тебя должны будут взять на корабль как перспективную. При входе покажи правую руку с имплантами, этого должно быть достаточно. И… – отец резко выдохнул, как перед прыжком в пропасть, – постарайся вести себя как мальчик, хотя бы до того момента, пока не взлетите.
– Почему?
Просьба отца меня удивила. Хотя чаще всего на базе меня и так принимали за пацана: короткие каштановые вихры, вечно исцарапанные руки, разодранная в самых неожиданных местах одежда. Все это – результат драки с мальчишками моего возраста или кульбитов на опорной арматуре. Нет, я не была беспризорницей, и отец меня любил. Просто тяжело талантливому нейрохирургу, ученому, привыкшему к лаборатории в академии, подчиняться порядкам военной базы. А если у него еще имеется и шустрая дочурка, за которой нужен глаз да глаз…
В общем, предоставленная зачастую сама себе, я и так была вылитым мальчишкой, зачем притворяться-то? Но потом подумала, что раз спасать будут только детей военных, которым с рождения ставится особое тату на виске (а такового у меня нет и в помине), и гражданских, зачисленных в академию, среди которых только мальчики семи-десяти лет, то просьба отца обретала смысл.
Таких, как я, на базе обреталось мало: лишь от безвыходной ситуации родители берут с собой детей на военные объекты. Да и тот факт, что наемные работники, каковым являлся мой отец, привозят с собой жен и детей, не приветствовался. О последнем папе и сообщил в весьма нелестной форме один из начальников медчасти. Но деваться было некуда.
Мама умерла, когда мне исполнилось восемь, – случайно разбилась кабина переноса, когда она ехала домой. Это случилось еще на Вилерне. После ее смерти отец резко осунулся и постарел… Нет, он не ронял скупую мужскую слезу, уткнувшись по ночам в подушку, но круги под глазами и седина, основательно запорошившая темные до того времени виски, стали напоминанием о ней – той, которую уже никогда не вернуть. Некоторое время мы жили еще на Вилерне, но потом проект отца перенесли на Микад – планетку, где из достопримечательностей значилась лишь военная база за номером 364S. Здесь отец занимался своими исследованиями, и если в этом была необходимость, проводил имплантацию, в том числе и JT-портов.
