Не могу отличить собственные слезы от пота.
С легкостью могла бы часами валяться на палубе, бледная как смерть, однако делаю пару вдохов и с трудом заставляю себя встать. Перерыв окончен.
– Кто-нибудь умеет управляться с парусом? – обращается азиатка к девчонкам.
– Я умею, – отзываюсь я, не давая никому возможности взять столь важное дело в свои руки.
Мечтая об этом мгновении, я не рассчитывала, что окажусь здесь не одна и мне придется учитывать чужие пожелания.
– Вот и займись им.
Азиатка поворачивается к нам спиной и плетется к дальнему краю суденышка. «Дальний» – это, конечно, сильно сказано, но мы, пожалуй, сможем мило пошептаться об этой девице так, чтобы она не услышала.
Сейчас мы ничего такого не делаем. Пока что.
Блондинка, глядя на меня, вскидывает брови:
– Тебе помочь? Мы с семьей катались на лодке. Раньше, пока не…
Как много предложений в нашем мире, лишенном покоя, обрываются именно так. Раньше. «Пока не» и многоточие. А больше никому и не надо. Мы заполним тишину собственными неописуемыми воспоминаниями.
– Да. – Парусный гик привычно ложится в руку, как будто я не прекращала выходить в море. – Да, помоги, пожалуйста.
Блондинка придвигается ближе, а вторая девчонка – медные локоны, россыпь темных веснушек на носу и щеках, серебристо-серые глаза – с серьезным видом наблюдает.
Раньше. Солнечные летние деньки, которые, как мы думали, будут сменять друг дружку вечно. Рассветы и закаты, исполненные легких улыбок. Тем летом я каждый день выходила в море – иногда с отцом или с Эммой, но чаще – с Берчем.
Берч… соль и песок, поцелуи в свете звезд.
Поразительно, что реальность так изменилась.
– Кстати, я Хоуп, – произносит блондинка.
Ее дружелюбность застает меня врасплох. Не часто сталкиваешься с хорошими манерами. Вернее, теперь такого вообще не случается. Я привычно опускаю взгляд на ее левую руку, и да, действительно, на мизинце набиты тонкие, размашистые буквы: Х-О-У-П. Чернила красные. У меня – зеленые. Значит, наши бараки расположены на противоположных концах лагеря Нью-Порт-Изабель. Неудивительно. Я ни разу не видела этих девчонок. Ну, разве что на дамбе в последние дни.
– А тебя как зовут? – подсказывает она, потому что я молчу.
– Иден.
Это означает «Райский Сад», добавляю я про себя, как всегда делала раньше. Меня давно не спрашивали об имени – его даже никто не трудился использовать, – и я почти забыла, каково это – произносить его вслух.
Оно дарит мне ощущение свободы.
