Я добился командировки в Москву, уже не помню с какой целью. Приехав в Москву, тут же отправился на вокзал и немедленно уехал в Ленинград. Для одинокого командировочного это было возможно. Явился на студию. Встретили прекрасно. Окружили, расспрашивали, звали поскорей возвращаться совсем. Но с жильем никто помочь не мог. Это была проблема. Город был сильно разрушен. Тем не менее, по договоренности с дирекцией Лентехфильма, меня оформили в штат, как вернувшегося на прежнее место работы. С тем, чтобы в Новосибирске я задним числом оформил увольнение по собственному желанию. Вернулся в Новосибирск. Мордухович был возмущен и обижен тем, что, к которому он так хорошо относился и надеялся оставить у себя, поступил так коварно и уходит, но отпустил. Уход был оформлен. Нужен был пропуск. Надя была беременна. Подходило время родов. Надо было срочно что-то придумать. И я придумал. Я стал часто заходить в Новосибирский Горсовет, где сидели молодые женщины. Болтал, шутил с ними. Понемногу вошел в доверие. Пообещал сделать хорошие фотографии. Их это обрадовало. Фотографии понравились и, в результате, пропуск был у меня на руках. В него были внесены — я, моя жена Надя, дочь Жанна и сын Михаил, который еще не родился.
1 июня Надя родила сына, строго по записи в пропуске. Месяц ушел на сборы и где-то в конце июня мы выехали в Ленинград.
Добирались несколько дней. Вагон холодный, разбитый. Ребенку 1 месяц. По ночам Надя стирала в туалете пленки, а я сушил их, держа в руках за открытым окошком коридора. Намучились. Но, наконец, добрались.
Своего жилья не было, но было родственники. Поехали к тете Зине, которая жила на Пантелеймоновской улице (теперь Пестеля) в огромной коммунальной квартире. Вскоре сюда же приехала из эвакуации сестра тети Зины с дочерью и двумя внуками, а потом еще двое родственников, не имеющих «пока» в Ленинграде своей жилплощади. Так что вскоре нас оказалось одиннадцать человек на 20 метрах площади. Пришедшие домой поздно добирались до своего угла, перешагивая через лежащих на полу.
Вернувшись на студию я начала восстанавливать цех комбинированных съемок, который в мое отсутствие не работал. Еще в последние месяцы нашей жизни в Новосибирске я много сидел за чертежами, чтобы сразу по возвращению в Ленинград, начать изготовлять настоящую машину оптической печати с единым приводом на оба аппарата. Чертежи закончил еще зимой. Теперь надо было начинать работу. Но, одновременно, необходимо было срочно решать жилищную проблему. Долго жить у тети Зины в набитой мебелью и людьми комнате было невозможно. В Пушкине наше жилье уже не существовало, да я и не хотел туда возвращаться. Город был чудовищно разрушен, еще не полностью разминирован. К тому же появилась возможность получить, хотя бы временно, комнату в Ленинграде. У тетизининой племянницы в доме на улице Писарева было две смежных комнаты в большой коммунальной квартире. Одна была почти в порядке, а вторая сильно разрушена ударом артиллерийского снаряда. Была сбита часть внешней стены с эркером, был обрушен весь потолок. Мне было сказано, что если я отремонтирую комнату, то нас пустят туда жить. Ремонт в то время был делом исключительно тяжелым, и рабочая сила и стройматериалы баснословны дороги. Нужны были деньги. Зарплаты на это не хватило бы. Выручить могла только «халтура».
