Телевизор на стене показывал, как красиво догорает его склад, и Влад выключил этот ящик, не желая сейчас думать о неприятном.
Наверно, если бы Таня не улетела, он поехал бы к ней. Забрал с работы, и уткнувшись носом в её волосы, просто вдыхал её запах и молчал. И она бы всё поняла без слов. Но Таня улетела, и, наверно, поэтому он чувствовал себя таким потерянным, как заблудившийся щенок.
Собственные фотографии всё так же смотрели на него со стен, журнальный столик всё так же качался. Влад составил стопкой оставленную после ужина посуду и понёс в кухню, где новая хозяйка квартиры колдовала над тортом, нарезая его на куски.
— Есть у тебя отвёртка? — поставил он в мойку грязную тарелку и чашку со следами высохшего чая.
— Вон там в ящике посмотри, — показала Лера себе за спину.
Он уже закрывал стол, найдя что просил, когда она уронила ленточку, которой была стянута коробка, и нагнулась за ней. Влад замер, глядя на её голые ягодицы — даже тонкая полоска стрингов не прикрывала открывшийся ему вид. Но то, с каким равнодушием девушка повернулась к нему, даже не одёрнув футболку, и как ни в чём ни бывало отодвинула, чтобы выбросить поднятую верёвочку в мусорное ведро, поразило его куда сильнее.
Или она считала его совсем за старика? Или у них в артистической среде так принято? Или чувство неловкости ей просто неведомо?
— Тебе чай чёрный или зелёный? — замерла она перед ним, пока его мозг решал эту сложную задачку.
— Мне бы кофе, — и грудь её вздымалась перед ним и дразнила выступающими сосками.
— Растворимый будешь?
Нет, она не отошла, она прижалась к нему, доставая из шкафчика наверху стеклянную банку.
— Две ложки без сахара и сливок, — ответил Влад, переводя дыхание.
— Тяжёлое утро? — эта чёртова Лолита улыбнулась как ни в чём ни бывало, развернулась и пошла к столу.
— Просто рано встал. Ездил в аэропорт.
Он ушёл в комнату, перевернул столик ножками кверху и то, что не давало ему покоя столько времени, исправил за несколько секунд — подтянул болт.
— Кого-то встречал, провожал? — поставила Лера на отремонтированный столик поднос.
— Провожал.
— Свою девушку? — усмехнулась она.
Она не смутившись собрала своё бельё, кинула на кровать и села. Из низкого кресла торчали её острые коленки, и сползшая футболка едва прикрывала темноту между худыми ногами.
Раскрепощённая, безразличная, невозмутимая. Она вызывала во Владе и интерес, и какое-то возмущение своим безрассудством. Эта усмешка на её пухлых губах. И такой знакомый дух свободы и противоречий, который он видел только в одной девушке. Именно в той, про которую она спрашивала.
