Полина смотрела в испещренное морщинами лицо старичка, в его умные проницательные глаза, и ей казалось, как будто кто-то другой говорит с ней, кто-то, чей голос она никак не может узнать.
* * *
Бумаги разлетались, ящики открывались и не закрывались, создавая ощущение ужаснейшего погрома. Ворвавшийся через форточку ветер разметал все оставшиеся бумажки со стола, но Полька не обратила на это внимание. Она так стремительно перелистывала Нинины бумаги, что перед глазами рябило от количества листов и букв на них. Она открывала ящики, пытаясь отыскать хоть малейшую зацепку, хоть малейшее указание на то, что сестра вела себя не как обычно, что она планировала что-то… да что угодно, необычное, не стандартное ее обычному поведению. Ровные стопки, предметы на своих местах, книжки, блокноты, ручки в стаканчике на столе — все это было безмолвно, безлико и не собиралось выдавать секретов хозяйки. Полина переворошила весь этот раздражающий порядок, чтобы хоть как-то доказать, что человек, которого она знала всю свою жизнь, все же существует: мыслит, вдыхает и выдыхает, разговаривает, смеется, ест, — живет. У него, у этого человека, были — и есть! — планы, мечты, цели, и они никуда не испарились, как не испарился и сам человек.
Примерно минут через десять Полина сидела посреди разгромленной комнаты, так и не отыскав в бумагах ничего конкретного. Она сгребла вместе бумаги, собирая их в неровную стопку, а саму стопку не глядя поместила на стол. Под ноги ей попался телефон, и она отшвырнула его, бесполезный, ногой.
До матери было не дозвониться.
И это даже хорошо. Пока хорошо.
Когда Полина, с молотящим где-то в районе горла сердцем дрожащими пальцами набирала все известные ей материны номера, срываясь с кнопок и попадая «не туда», в тот момент она вряд ли могла сказать что-то путное, и создала бы больше паники, чем дела.
Когда комната была окончательно преобразована, Полина переключилась на компьютер. Первым делом залезла в Нинину почту — даром, что пароль она знала. Почта, не проверявшаяся пару дней, была забита рекламными акциями и автоматическими сообщениями. Полина удаляла их не читая, понимая, что сестра на нее за это не будет в обиде. После такой очистки непрочитанных сообщений не осталось, и Полина залезла в прочитанные — самые последние.
- Прости, прости, но другого выхода у меня нет, — глубоко вздохнула она. В детстве они часто дрались из-за прочитанных друг у друга дневников, случайно или не совсем прочитанных чужих сообщений — это был лучший способ вывести друг друга из себя. Однажды — это было уже в достаточно сознательном возрасте — Полина попыталась открыть маникюрными ножницами закрытую тумбочку сестры, чтобы достать ее дневник, и сломала ножницы. Нина по сей день припоминает Полине эту веселую историю. Но сейчас, вспоминая ее, Полина думала о том, что в детстве она вряд ли могла бы представить себе, при каких обстоятельствах придется снова залезть в чужую жизнь.
