Все началось с того, что я подняла глаза от соединенных колец и вдруг словно впервые увидела его губы. Четко очерченные, но при этом трогательно пухлые, чувственные, насмешливые, вызывающие… и… и…
Судя по тому, как яростно и страстно Адриан ответил на поцелуй, его посетило похожее видение. Он целовал меня как сумасшедший, как в последний раз, шептал лихорадочно: «Родная… какая же ты у меня красивая… никому тебя не отдам… только моя… только моя…».
А я ничего не шептала — мне казалось непозволительной роскошью тратить секунды на слова, когда можно отвечать на поцелуи, на движения рук, на ласки, до того остро-сладкие, что крика не сдержать. Лучше заставить его стонать, вот так, как сейчас… уже от моих губ, прикосновений, поцелуев, бесстыдных ласк…
Кажется, это безумие длилось бесконечно. Наверное, я перебудила весь замок своими криками. Мне было все равно.
Не знаю даже, как часто за эту ночь невидимый колокол мягким звоном плыл по комнате, торжественно отмечая каждый раз, когда мы доводили друг друга до исступления, до болезненно-блаженного слияния, до… не знаю. Какая разница? Пусть бы эта ночь вообще никогда не закончилась.
Но увы… Ночь закончилась, и из-за горизонта без спросу выползло утро. И началось оно с того, что кто-то довольно деликатно подергал за одеяло и тихонько произнес:
— У… У-у-ы!
Я лениво приоткрыла один глаз и узрела нашу домашнюю нежить. С платьем в лапах. Коробка с обувью стояла на прикроватной тумбочке, а мертвяк-будильник тыкал когтистым пальцем то в часы на стене, то в пол по направлению к лестнице и зверски вращал глазами. А потом положил платье на постель и изобразил очень рогатого лося — приставил растопыренные пятерни к голове когтями вверх. Даже пошевелил ими для выразительности, обозрел мое недоуменное, сонное лицо, натурально так вздохнул — словно ему и правда надо дышать — и ткнул пальцем в клеймо королевской мануфактуры на коробке с обувью. Прямо в корону и ткнул. А-а-а…
— Да поняла я, поняла, — вылезать из-под одеяла не хотелось жутко. Но куда деваться.
Месарш еще вчера предупредил, что вернется утром и отвезет меня во дворец на аудиенцию к императору.
Сто лет бы мне эта аудиенция не нужна была вместе с императором. Только тут как с бюрократией прежнего мира — как говорится, зубы сжал и потерпел, потому что удовольствие сомнительное, но без документов ты не человек. А мне надо легализоваться, оформить кучу официальных бумаг, открыть счет в банке, выбить зарплату… и все это только с высочайшего одобрения.
