Да они с ума сошли? Или сговорились? Но когда, как успели-то?
— Это ложь. Я не…
— Отчислить я тебя не могу, к сожалению, — цедит Фабиус. — Но накажу так, чтобы больше неповадно было.
— Я не виновата, — тоже цежу я, стискивая кулаки. — Она напала на меня, я ее пальцем не трогала, она сама упала.
С каждым моим словом лицо Фабиуса краснеет сильнее, кожа покрывается корками, глаза наливаются кровью. И голос его клокочет от гнева:
— Валерия Белкина! Весь семестр пятьдесят процентов средств на твое содержание будут удерживаться в пользу пострадавшей Вильгетты Кофран.
— Это нечестно!
— Нечестно нападать и бить в спину!
— Но…
— Скажи спасибо, что более пятидесяти процентов содержания списать нельзя. — Фабиус умолкает. Губы его презрительно дергаются.
Мерзкий карлик! Да он… да почему так-то? И это мои деньги, мои! Они мне нужны, чтобы здесь обжиться.
— И на сладкое, — продолжает мерзкий карлик, — дежурство по туалетам на месяц. Без магии.
— Что?
— Будешь мыть туалеты без помощи магии, чего непонятного-то? Или у вас, неместных, туалеты мыть не принято? — И гаденько так ухмыляется.
Вдыхаю и выдыхаю, вдыхаю и выдыхаю. Только не сорваться и не начать кричать, грубость тут не поможет, только хуже станет.
— Давайте пригласим Ингара, — голос у меня подрагивает от напряжения. — Я точно знаю, что Вильгетта упала сама, и я не понимаю, почему он…
— Не трать мое время. — Фабиус хлопает по столу. — Именно Ингар сообщил о твоем нападении на студентку. И у него нет причин лгать.
— Какая-то причина все же есть, иначе зачем этот неизвестный мне Ингар солгал?
Хмыкнув, Фабиус что-то пишет в пергаменте, скрепляет печатью и кладет ладонь поверх размашистой надписи. Пергамент рассыпается в пыль, и та серым облаком взлетает ко мне, оседает на запястьях невесомыми серыми браслетами.
— Послушайте меня, — пытаюсь оттереть пыль, но рисунок остается на коже. — Давайте разберемся. Вы не можете просто так меня наказать, это…
— Изворотливая, лживая тварь.
— Не смейте меня оскорблять! — Меня трясет от гнева, от насмешки в красных глазах карлика.
Придушила бы гада!
Пустые глазницы черепа на стене вспыхивают красным.
— На меня напасть хочешь? Да как ты… — Фабиус вскидывает руку.
Браслеты-метки опаляют запястья, невидимая сила рывком поворачивает к двери, тянет. Оглядываюсь на багрового от гнева завхоза. Он орет так, что брызжет слюна:
— Пока не отработаешь сегодняшнюю норму, браслеты не отпустят!
Меня вдавливает в дверь. Не с первой попытки открываю ее. Снова рывок, и я едва успеваю удержаться вертикально, почти бегу за руками: только бы не упасть, только бы не потащило меня волоком по земле.
