Шесть повестей о легких концах | страница 35
Там ртуть была. Но кроны и доллары тоже обращаются во франки, а франки в спаржу, в атмосферу культуры и спокойствия, в голубой легчайший дух.
Но Франц — чудак — упорно утверждает, что Россия существует. Чудесная колония! Он только что вернулся из Того. Усмирили. Наладили. Гуттаперча. Слоновая кость. Ему такая жизнь, с револьвером, в палатке, по вкусу. Конквистадор (опять зудит испанская кровь). Убеждает брата:
— Газеты пишут… очевидно психопаты в России поумнели… пора восстановить «Меркюр». Цены на ртуть сильно поднялись: 28 франков — килограмм. А по последним данным Халчак неистощим…
Приехали в Брюссель. Переговоры. Концессии. Конечно, преступники, но всё же. Франц решает — попробовать. Завтрак в «Гранд-Отеле». Человек — как человек — в Того были страшнее. И даже приятные слова:
— Необходимость. Гарантии. Блестящие условия. На двадцать лет — Халчак.
И Франц считает, взвешивает. После сыра и до груши, в торжественный интервал резко, ясно:
— Идет. Мы заключаем договор. «Меркюр дэ Рюсси» воскресает. Две стороны: ваше правительство с длинным именем и наша фирма «Вандэнмэр и С-вья».
Эмиль приподымает брови — удивление:
— Ты хочешь ехать? Туда?
— Что ж? После Того…
И Эмиль не спорит. Он терпим. И потом приятно сидеть 17–19 и получать прекрасные нули из дикарских стран, как некогда отец.
Франц готовится. С ним поедут четыре инженера, одиннадцать служащих и негр Уссу — телохранитель. Купил три шубы. Колониальную аптечку. Ящик мыла. Горы консервов. Кодак и толстейшую тетрадь — записывать события.
Эмиль едет на вокзал — проводить. И странно — никто на перроне не понимает, что здесь событие истории, что это Вандэнмэр отбывает — герой, колонизатор, Веспучи и Франциск Ксавье — в пустыню, где людоеды и совет. Другие — просто в Кельн за пиджаком или в Берлин развлечься. Франц — туда.
— Ты достойный сын Феликса Вандэнмэра, — говорит Эмиль.
Гудок. Зуб Уссу. Змей ускользнул. И кажется назад в карман Эмиля льет вожделенную ртуть — 28 франков килограмм.
Экстренное заседание совета в Горбачевке. Приехал представитель губкома. Объясняет:
— Рабоче-крестьянское… договор… Мы оградили интересы труда… Экономическая необходимость…
Все знают: значит снова. И молчат.
— Кто против? Подымите руки.
Никого. Зачем же руки подымать? Только головы склонить. Сжать зубы. И тихо, как там в Кремлевском зале. Покойница — одна. Только Егорыч вопить:
— Изменники! Копер уж не копер, а рухлядь. А вы не достояли. Он скоро сам на брюхе заерзает. Не пущу Хранцуза. Умру, а не пущу!