Еще — девицы. Не дилетантки. В каждом жесте — солидность. Такие, меньше, чем за полфунта песку или за сотню папирос не пойдут. И разговоры сдержанные, как в Нью-Йоркском банке:
— Вчера в Лоскутной ночевала. С военмором. Делали оладьи. Им выдали крупчатку.
— У Шурки книжка. Об индийских штуках. С картинками. Теперь я знаю, разными манерами могу.
Дальше шёпоток.
И в темном, подальше от европейцев, двое:
— Хотите кроны?
— А у меня корсет и две бутылки красного.
Чем не биржа? Средь гама — врангелевских штук, индийских штучек, корсетов, военморов — страшный, невыразимый вой. Поэты работают. Хоть разные, но спелись, не узнать — кончил? начал? Сейчас один хорошенький, ангелочек — строя рожи изуверские — вопить:
«Я сифилитик! Маузер в ягодицы!
Пролетариат подрагивает!
Крикса Ллойд-Джорж.
На Шайтане Господа побрею наголо.
Запахом наполню тысячетонный морг».
Барышня — мамина дочка — делегатка из Калуги в Музо за нотами для хорового пения — слушает, не дышит:
— Вот новое. Дерзкое. Мучительное. А то все Пушкин или Виктор Гофман!
Колени сжала. Закусила губы. Прониклась.
Виль объясняет. Впрочем, Поль-Луи уже с утра в Москве — он только деловито:
— Скажите, а сюда нужно прикрепиться? Ведь это веселятся? По вольным ценам? Поэт начнет сейчас из маузера стрелять? А тот в углу — европеец — шьет рубахи на субботниках?
Очень хочется спросить:
— Простите, но я Поль-Луи, или нет?
Стыдится. Поэты ссорятся:
— Халтурник! Процедил! На пять минуть и требует косую!
— Я тебя разоблачу, Сережка! Сколько продано входных? Буфетчик тебе дает бесплатно простоквашу — я сам видел. Устроился! А я здесь каждый вечер распинаюсь, и — пятьсот — десяток папирос. Требую ревизии!
Уходят — кончить торг — в каморку. Особая. Ведут счета в ней. Еще — экспрессионисты бьют имажинистов по морде. Для любовных обработок. И главное — вбегают, высыпают на руку немного драгоценной пудры и в нос. Глаза горят. Тело — песчинкой. Блаженство. Высота.
Подсела поэтесса Нина Сальвейг из школы нео-фугистов. Знакома немного с Вилем. На «смотре поэтов» в Политехническом он ее от стула оградил: бросил оскорбленный футурист в акмеиста. По-французски говорит. Дочь генерала. С виду обшмыганная выдра. Но Поль-Луи доволен — всё же дама. Напоминает Париж.
Бойкая. Сыплет:
— Вы отстали. Во Франции — лирика. Не понимаю. Всё должно быть ясным. Жизнь — фуга. Утром я на службе в Гисе. Вырабатываю планы. Потом — поэтесса — делаю стихи. Ночью — женщина. У меня есть пол. Без ложной стыдливости. У вас тоже пол. Надо использовать. Мне девятнадцать лет. Через одиннадцать я буду старой ведьмой. Пока живу.
