— Я ничего не понимаю, — сказал я, чувствуя, что у меня кружится голова от всего того, что я сейчас здесь увидел и услышал, на этой залитой яркой луной террасе, — я ничего не понимаю… Кто же вы здесь?
— Кто я?.. Разве он еще не говорил вам, — и в ее вопросе я снова уловил тень подозрения, — вы притворяетесь…
— Доктор говорил, что здесь… его жена… это вы?..
— Жена этой гадины? — вскрикнула она. — Нет, нет, нет… У меня нет мужа, он убил его…
— Как? — холодея, спросил я — Доктор? Что вы говорите?.. Медынин убил вашего мужа?..
— Убил, убил, — глухо отозвалась она, — не сам… Но, — и она почти вплотную подошла ко мне, — он заставил его убить себя, как он, может быть, заставит и вас убить меня… Господи, спаси, спаси меня…
Я совершенно не владел собой. Эти слова, произносимые то истерическим шепотом, то вылетающие, как рыданья, спутывали сознание, как черная холодная паутина…
— Расскажите мне… Я боюсь… Я сам боюсь…
Она поднялась с пола и пытливо посмотрела мне в лицо.
— Может быть, вы, действительно, тоже только жертва этого зверя, — тихо произнесла она, — слушайте…
— Мама… Мамочка, — донесся вдруг до нас чей-то голос из соседней комнаты, — я боюсь… кто-то ходит…
— Иду, детка… Иду, — дрогнувшим голосом ответила женщина и, обернувшись на пороге, бросила мне: — Идите скорей к себе… завтра ночью я вызову вас… Прощайте… Он ходит по дому…
Она быстро исчезла, и я, повинуясь безотчетному страху, так же крадучись, пробежал по витой лестнице в свою комнату, торопливо запер дверь своим ключом и положил его к себе.
Лицо у меня горело. Кровь приливала к вискам и сердце билось, как будто мне не хватало воздуха.
Кто эта женщина? Сумасшедшая, как говорил Медынин, и я по-мальчишески испугался этой необычной встречи с больной в лунную ночь, в незнакомом доме, окруженном лесом… Или…
Нет, я не допускал мысли, чтобы на расстоянии нескольких сот верст от большого города, в котором бьется трезвая, реальная жизнь, в усадьбе доктора Медынина гнездилось какое-то свое, ужасное, непередаваемое преступление… Ну, конечно, эта женщина страдает манией преследования, она безнадежно больна… Завтра же я сам расспрошу об этом у Медынина…
Я начинал уже засыпать, немного успокоенный трезвым рассудком, когда сквозь сон до меня явственно долетели чьи-то осторожные, медленные шаги по моей винтовой лестнице. Кто-то осторожно подымался ко мне, подошел к двери, прислушался, и я уловил звук ключа, вставляемого в скважину…
Кто-то пробовал, заперта ли моя дверь…
