— Заложили, заложили, одну для силоса и три для сенажа. Вот только не знаю, хватит ли подсолнечника для первой. Да и бабы переяславские… не слушают меня в этом вопросе и все тут!
— А что ты хотела? Дело новое и если что-нибудь пойдет не так, еще и вспоминать полжизни наши с тобой ляпы будут. Вон, Ефросиньи жалобись в случае чего! — кивнул Николай на жену. — Она кого хочешь уговорит, а потом догонит и еще раз уговорит! Или мужу своему намекну и ему не не посмеют отказать! Когда, кстати, воевода вернется? К зиме?
— Лишь бы вообще вернулся, — Улина суеверно сплюнула через левое плечо, — и не через степи донские, а Волгой, как ушел.
Николай тяжело вздохнул и присоединился в своих переживаниях к воеводской жене.
— Ты уж не каркай! Если рать не вернется, то нам всем амба. Большая такая, зеленая амба, хоть я и сам досконально не знаю, что это такое.
Постоялый двор, дающий приют каждому, кто по воле судьбы или по стечению обстоятельств оказался в Переяславке, застыл в паутине ожидания. Обычно шумный и падкий на звонкие детские голоса, чьи обладатели пользовались его территорией совершенно безвозмездно, сегодня он был встревожен. Люди, плотно заполнившие все его закоулки, не были похожи на прежних посетителей. Подобно гигантскому пауку они опутали его комнаты потаенными разговорами и низким приглушенным ворчанием, — заполнили все пространство запахом лука и смрадом застоявшегося воздуха, не успевавшего выходить в верхние продухи.
— Ох, надышали-то, надышали!
Крепкая смесь запаха пота, немытого тела и чесночной вони прянула Ефросиньи прямо в лицо.
Она осторожно прикрыла входную дверь общего зала, оставив возможность струйке прохладного вечернего воздуха проникать из сеней внутрь, и шагнула вперед, Степенные мужи недовольно потеснились в сторону, пропуская ее ближе к столу, однако она направилась к окну, заполненному мутноватым заревом гаснущего дня и неясными силуэтами толпящихся под избой зевак.
Стекло в оконной раме имело чуть зеленоватый оттенок, но от этого восторженных взоров с обеих его сторон ловило ничуть не меньше. А уж когда Ефросинья повернула рукоятку и откинула раму в сторону, впустив в помещение разбегавшихся по стенам солнечных зайчиков и волну свежести, то это вызвало не только вздох облегчения немногих присутствующих тут женщин, но и взор восхищения со стороны представителей мужского населения.
И в отношении ее статей, сохранивших свою прелесть после родов и в отношении окна, которое оказывается, могло легко откидываться в сторону на щедро смазанных маслом железных петлях.
