Семь подземных королей там не живут и это наверное, но люди другие сказочные, так это непременно, там они, и не там если, то где же тогда быть им, подождать следует нигде отвечать, там, в других местах проверял лично отец Дмитрий, волшебство не имеется, поначалу журналы читал в библиотеке детской восьмой, и выписывал после, не читал уже когда, знание-сила, инопланетяне, человек снежный, друг бигфут, молния шаровая и обычная квадратная, утверждалось там пренепременно, что всего того нет как бы и как бы есть в одно и то же время, невероятным очевидное лишь представало, хотели редакторы наоборот, однако отец Дмитрий теряет интерес ко всему подобному, а потерявши оный, видит: никогда интерес этот его и не привлекал, а что привлекало не знал, и не знает до пор сих, но чего не знает, то уж вернее делается, чем знае-мое, за облаками следит фиолетово-розовыми на траве лёжа, на реку грезит, матрас надувной с цветочков непонятных узором оседлавши, решается реку переплыть на оном, решается, не переплывает, от решимости сердце заходится нешуточно и это тогда, когда берег противоположный исследован донельзя, равно как и этот до того же исследован и поболе даже, хочется верить, что коли реки не на машине по мосту асфальтом резиновым и бензинами разных номеров пахнущему на сторону другую перебраться, Волги, там не сторона другая, известная, будет, усилий бы не стоило на матрасе преодолевать всё это, но мир совсем неизведанный и который ни при каких условиях исследовать не следует, жить в нём неисследованном, и радоваться неисследимости его, не сказать законы чтобы природы иные там, это слишком мало, законы природы, выразить чтобы там что, и много сразу же, не то в общем и совсем не то, и нужно взрослым сделаться дважды ещё, чтобы увидеть необычность всего, обычным предстающего, и невозможность жить в мире понятном нигде, ибо не было, нет, и не будет мира такого никогда спокон веку, но на это отец Дмитрий не готов ещё, лишь позже это откроет и не удивится этому, а пока, решившись, не поплыл поэтому по причине опасения свойственного: всё там ожидаемое неожиданное не тем окажется, а простым неожиданным обычным, о матерчатую подушку пупырочную подбородок натер себе, и спина обгорела довольно, сметанный к вечеру сделался, родителей жаль ещё очень, неизвестно ведь как долго волшебная сторона другого берега задержит его, а тут, утонул, решат все, маму жаль особым образом, отца жаль в растерянности его, представляя перед мамой убивающейся, находящимся, остаётся за камыши грести, и сходить со своего чудо-плота матрасного на камни, из-под воды торчащие голышами своими, отчего накаляются на солнце и требуют для начала, чтобы их полили водой сверху, которая всё холоднее по мере обожжения солнечного кажется, а попутно гора, возле дома которая, манит не менее, поскольку за нею, точно это, уже страна волшебная, и не беда, что на гору дорога ведёт удобная, открывающая лысину холма с ёжиком леса проплешенным вдали, исхоженную пешком и на велосипеде изъезженную, с Димкой ещё, а с Максимом после чуть, Максим, хотя и не друг вовсе, товарищ по прогулкам велосипедным, сгождается отцу Дмитрию всё же неплохо, ибо ехать не с кем более, и отец Дмитрий Максиму сгождается, ему ехать всё равно с кем, друзей нет тоже, но и нет ощущения безысходного одиночества своего, и не получается здесь из одиночеств двух, поневоле столкнувшихся, дружбы никакой, двуочество прогулок лишь, да и какая дружба тут быть может, у Максима велосипед со скоростометром, за колесо цепляется вещица такая блестящая, за обод крыло держащий переднее, а можно и заднее, без разницы, у Максима за переднее просто, дивная вещь, а то что у отца Дмитрия велосипед лучше, так это дела не меняет, и неверно, что стерпится слюбится, это только от безнадёжности бывает так или у людей пустых, навсегда отец Дмитрий постиг оное мудрости народное отсутствие в выражении известном, нельзя полагаться на это, нельзя, а на гору, дабы в страну волшебную попасть, необходимо не по дороге каймой вдоль обрыва идущую, а непременно по обрыву каменистому вскарабкаться, и пусть себе по дороге сбоку идущие дивятся настырности отца Дмитрия, рискующего жизнью, как он сам себе это представляет, шею сломать везде возможность имеется, а уж тут-то как же не сломать, камни острые под руками осыпаются, и под ногами продолжают осыпление своё, чем же это ноги рук лучше, хуже даже намного, руки вон пальцами зацепляются, а ноги бессильно кед подошвами скользят, вниз камни от рук осыпающиеся пропуская, и сами камней добавляя падающих острых, раньше здесь динозавры жили, своими трёхпалыми лапами птичьяжабьими ступая всюду, затопило их всех затем, не иначе как потопом Ноевым, и, вода когда ушла, камни к воде привыкшие на воздухе уже жить не смогли как прежде спокойно, и коты взрослые в доме чужом не могут после своего, отец Дмитрий с Ариной Ваську носили в сумке болоньевой хлебной к бабушке, сумку он разорвал, руки людям заботливым расцарапал по локти, надо же чтобы лежал он в сумке на спине, убежал куда-то, весь вечер летний его искали по окрестностям: кавась-кавась-кавась-кавась, пока ночь не наступила, и уже отца Дмитрия с Ариной искали, когда же наконец не нашли их, а они Ваську наконец не нашли когда, то сами все нашлись, отец Дмитрий с Ариной вернулись домой уставшие и голодные, Васька там уже сидел, на них настороженно весьма глядя, на кухне из-под котла в углу, вот и камни такие же недоверчивые и настороженные, вонзаются в руки, крошатся под пальцами неожиданно, и режут руки, когда на податливость их рассчитываешь под руками цепкопотными и запылёнными до распирающей подноготной грязи песковой, но впереди страна волшебная за выступом маняще нависающим должна уже раскинуться не иначе, внизу город позадишный распластан с муравьиными людьми и солдатиковыми домами, опять отец Дмитрий поднимается наверх, что-то всегда не получается, рука когда лишь касается травянистого верха уступа, волшебную страну являющего, отец Дмитрий вниз соскальзывает невольно, и вполне уверен, само по себе что так вышло, до тех пор собака пока не появилась, овчарёнок кавказской породы, Граф, с коим карабкались вместе, однако Граф не стал в игру играть под названием долезть до верха и отступиться перед ним, всегда-то звери такие бесцеремонные, нет, Граф нетактично на уступ этот забирается лапами задними, в лицо отцу Дмитрию камни с песком и землей выбрасывая, садится с языком свешенным, поворачивается к городу мордой своей, и с языка слюни на внизу стоящего под уступом отца Дмитрия капают, ветер их в разные стороны разносит, ветер здесь завсегдашний обитатель, ушами водит псина лохматая, но отец Дмитрий как и прежде, в дособачий период прогулок детства своего, уступа аккуратно рукой касается, берёт себе оттуда, где вид невиданный страны несуществующей открывается, камешек какой или травинку сорвёт, осмотрит с завистью доброй лик наглый пса своего на фоне неба этой уже другой страны, и назад спускается, давая, всё же, псу равнодушному к волшебству несуществующему, отдохнуть, знал бы Граф что пробежать ему по стране волшебной немного вперёд и заговорит пренепременно, и окажется другом внимательнейшим отцу Дмитрию, и никто другой не нужен им будет, разве девочка какая ещё приятная, собаки там не умирают раньше людей, все живут в счастье и молодость окунаясь, а что это значит, смутно представляется весьма, знал бы это Граф, не умер бы на день Казанской богородицы ноябрьский через несколько лет, и нельзя говорить как требуют будто издох он, ибо умер, умер как человек и даже важнее человека умер, не знал он всего этого, а отец Дмитрий знает, но не представляет подробностей, не умеет и уметь не желает, рукой подержаться и назад бежать по камням вниз, скатываясь руками с пальцами растопыренными, придерживая камни: стойте, не бегите со мною, и песок в кеды синие тряпочные набивая, Графу спускаться тяжелее, он смешной весьма, тут ещё неуклюжим бурдюком скатывается, задние ноги длинные ни к чему теперь ему, и так приятно, преодолев спуск, обнять его и кататься по траве с ним, вонючим делаясь до неприятия собственного, а года три спустя отец Дмитрий уже с мальчиками Андреем и Антоном вместе будет идти здесь, вести их в волшебную страну, по тропинке уже боковой, вдоль обрыва, спокойно весьма в обрыв заглядывая, но волшебство страны этой будет свойства земного весьма, через гору перемахнуть ежели, и по той стороне холма спустится тут же, окажешься в микрорайоне спальном города, где продукты, магазин большой и пустующий клиентами, находится, в котором жвачки дешёвые, не раскупленные, их трудно уже найти или невозможно вовсе в магазинах околошкольных, а потому так хорошо доставать на каждой перемене к зависти своих, но отец Дмитрий по неосторожности заикнувшийся о волшебстве, здесь надобное место имеющему когда-то, сам способствовал тому, о чём жалеть многажды будет, когда сперва с уст Андрея и Антона, а затем всех одноклассников, а затем половины школы услышит о волшебстве магазина дешёвых жвачек, а затем станет местом общим это выражение, стыдно станет каждый раз слышать, будто мир предал свой невиданный и недействительный, но подлинный самый и настоящий, на поругание и глумление мерзостнейшее, ибо не ведал тогда о магазине, хотел просто ребят увести подальше в надежде незаполненной, магазин сам подвернулся, и тогда завёл их туда, но это после всё, сколько повторять можно, а пока они с Ариной яму копают, схороняя дело своё от деда и от бабушки, прикрывая её на ночь листом картона от коробки упаковочной телевизорной чужой, и там не семь подземных королей, и не нутро Луны с коротышками денежно живущими, а что именно неизвестно, но непременно что-то имеется.
