Аланая, двоюродного брата Муджина-Султу, князь рода баркуй тоже узнал сразу. Они поприветствовали друг друга, сполоснули руки водой из кумгана — металлического кувшина с длинным изогнутым носиком — и сели на кошму пить чай. Гость попросил мяса, и одна из рабынь-китаянок принесла на золотом блюде дымящиеся рёбрышки молодого барашка. Аланай набросился на них, как изголодавшийся пёс.
— Да, — начал он, насытившись, — я действительно похож сейчас на голодного и к тому же побитого пса... Знай, князь, какая грядёт беда. И если ты будешь сидеть сложа руки, с твоим родом и остальными произойдёт то же, что произошло с нами... Скорее шли гонцов! — Аланай взглянул на поднос, на котором желто-масляным пятном светился луч солнца, и добавил: — Темучину понравилась серебряная юрта моего брата, и он, ослеплённый ею, направился сюда, чтобы присвоить себе ещё таких восемь...
— Не бывать этому! — запальчиво воскликнул Шакир-Султу.
«Муджин тоже так говорил, когда я призывал его к бдительности и осторожности. А теперь его голова, сдавленная железными обручами, сушится возле кузнечного горна...» — подумал Аланай, слегка поморщившись, и снова стал настаивать на немедленной посылке гонцов к князьям других родов.
— Будет сделано! — сказал Шакир-Султу и три раза хлопнул в ладони.
По этому знаку в юрту явился высокий худой с жидкой бородой битакчи[11] и поклонился: вначале гостю, потом своему князю.
— Слушаю вас, повелитель!
— Вели снарядить гонцов во все племенные стоянки, даже в самую отдалённую, где сейчас обитает род алухай князя Саина-Султу. Пусть все сворачивают юрты, грузятся в повозки и кибитки и как можно быстрее едут к Буйр-Нуру. А воины их должны мчаться сюда со скоростью осенних ветров, а впрочем, выдай каждому гонцу по золотой пластине с изображением лука и стрел, и князья сами увидят, как им действовать дальше... Понял меня?
— Да, понял, мой повелитель. Считайте, что гонцы уже поднимают копытами своих скакунов степную пыль, — битакчи снова низко поклонился и, резко отдёрнув кошму, закрывавшую вход, тут же скрылся.
— Я всего лишь в нескольких словах рассказал тургауду Темиру о сражении на реке Улдза. Тебе же, князь, поведаю о нём более подробно. Слушай, — Аланай взял растопыренными пальцами протянутую ему рабыней пиалу с чаем, забелённым кобыльим молоком, и, чуть-чуть отпив, начал рассказывать:
— Как всегда, ранним утром рабы отнесли Муджина-Султу на носилках на берег Онона, и он, поплавав в реке, запахнулся в простыни и стал ждать восхода солнца, чтобы поклониться ему и испросить у него благодати для всех людей рода чаган. И вот на востоке лучи позолотили край неба, и князь уже готов был склонить до земли голову, как услышал надрывный голос одного из тургаудов: «Повелитель, к вашей юрте пожаловал посланник от кераитов!» Муджин пробурчал себе под нос. А что — я не разобрал, хотя находился рядом, — на утренние купания я всегда сопровождал князя и сам любил резвиться в ещё не прогретых водных струях Онона.
