— Надя…
— Молчи!
Надя убеждала себя, что это тяжелый сон и сейчас она проснется. Она опустила глаза и украдкой вытерла слезы. Легче было перебегать пристрелянную немцами поляну, чем сидеть здесь и пассивно ожидать неминуемого. Она вспоминала о последнем своем раненом, которого вынесла из огня в Голосеевском лесу. Когда она, задохнувшись, останавливалась на миг, он шептал посиневшими губами: «Меня зовут Толя Гончаренко, не забудешь… Мы встретимся, Надя, непременно встретимся». Он умер в тот же день в медсанбате.
Теперь в лесу остались только мертвые, а ее полк отступает за Днепр.
— Ночевать будешь у нас, — обернувшись к Ольге, сказал Максим.
Ольга не ответила. Ладно, она останется здесь, а завтра… Не могла думать о завтрашнем дне. И не хотела ни о чем вспоминать. Где она была, что делала месяц назад? С первых дней войны Ольга привыкла, что это не только ее личная тайна; память за семью замками хранила все, о чем не следовало говорить. Да и к чему в эту ночь какие-то воспоминания, когда новое утро скажет: «Ты ничего еще не видела».
От одной лишь мысли она не могла уйти: «Теперь мама не будет получать моих писем, и я ничем не могу ей помочь».
— Так и просидим всю ночь? — сказала Ольга. И неожиданно для себя с мольбой в голосе произнесла: — Максим, Надя, пойдемте. Надо же… попрощаться.
Максим ничего не ответил. Ольга прикусила губу. В его молчании ей почудилось не только осуждение, но и насмешливый взгляд свысока: «Девчонка! Не научилась сдерживать минутные порывы». — «Ну и что ж, ну и что ж, — сердилась Ольга. — Разве можно сейчас сидеть дома? Выйти бы куда-нибудь на перекресток и без слов, хотя бы взглядом, попрощаться с последним красноармейцем».
— Пошли в дом, выпьем чаю, — предложила Надежда.
В комнату они вошли ощупью. Надя замаскировала окна и повернула выключатель. Лампочка под абажуром тускло засветилась.
Посреди стола на тарелке лежал хлеб и кусочек сала. Надя нарезала его тоненькими ломтиками, разрезала большую, как яблоко, луковицу и налила из термоса чай.
Говорить они могли лишь об одном: что будет завтра? Но об этом лучше было молчать, а все остальное казалось пустой болтовней, невыносимой в такой час.
Максим сказал:
— Что было — видели, что будет — увидим. А теперь…
Он не договорил: погас свет.
Последние вечера свет гас иногда на несколько минут, а то и на четверть часа. Его терпеливо ждали.
Сегодня ждать было нечего.
— Взорвали электростанцию, — сказал Максим шепотом, как будто это была тайна.
