— Да, да, Саша. — Глаза у нее вспыхнули. — Мы будем вместе бороться. Вместе! Уйдем в лес к партизанам или здесь, в подполье…
Он улыбнулся. А она гордо тряхнула головой:
— Не думай. Я уже видела кровь. Я была в Голосеевском лесу с ополченцами, выносила раненых… О, если б ты знал, как я ненавижу фашистов!
Ярош молчал.
4
Женя сбежала по лестнице вниз и, грохнув дверью, выскочила на улицу. На краю тротуара, как путники, притомившиеся в дороге, стояли два клена. Женя, потрясенная, не могла оторвать глаз, словно впервые в жизни видела, как пылают кленовые листья в сентябре. Угасало солнце, и облака на небе тоже дымились, охваченные темным тяжелым пламенем. В воздухе слышался запах гари. «Горит», — прошептала Женя, и неизвестно было, о чем она: о небе ли, или о Крещатике, или о том, что горит ее лицо, лучатся широко раскрытые, удивленные глаза, горят нацелованные губы.
Такой ее увидела Марьяна, выглянувшая на улицу.
— Женя! — тихо окликнула она.
Женя бросилась к ней.
Крепко обнялись.
— Я не видела тебя уже, наверно, полгода. Это полстолетия! — сказала Женя.
— Больше. Завтра — сотый день войны. Сто дней! И каждый длиннее года. — Марьяна взглянула на подругу: — Что с тобой? Ты какая-то…
Женя покраснела. Она не стыдилась, нет. Это волной ударила все еще взбудораженная кровь.
— Я была у Яроша. Ты ведь помнишь Сашка?.. Он вернулся, был ранен. И теперь…
— Что же теперь?
— Я рассказывала тебе, помнишь? — Женя смотрела на нее сияющими глазами. — Теперь мы нашли друг друга. Будем жить вместе. — Она добавила тише: — О, если б ты знала, Марьяна, как я счастлива!
Марьяна молчала. Должно быть, очень уж странно было увидеть сегодня в Киеве счастливого человека. Потом сдавленным голосом тихо спросила:
— Ты знаешь о приказе?
Лицо Жени лишь чуть затуманилось.
— Знаю. Но я никуда не поеду. Я только провожу маму и тетю. Мама сама сказала. А сегодня я увидела Яроша…
— А ты? Будешь прятаться?
— У меня документы остались на фамилию Барабаш. Понимаешь? Переменю адрес, кто узнает? — И с той же жгучей болью, что и час назад, Женя добавила: — Я готова стерпеть любые муки, быть бы только с ним.
Острая тревога охватила ее. Глянула поверх Марьяниной головы, и снова в глазах разлилось удивление: и небо, и тучи, и клены — все погасло, все поглотил неприятный бурый цвет.
— Ты куда-то собралась? Поздно уже.
— Нет, я поджидаю Олексу, — сказала Марьяна.
— Пойдете вместе?
— Конечно… Вместе, если уж так сложилось, — ответила Марьяна. — Он зашел к матери… Ох как долго его нет!
