— Ну, чего фары вылупил? Откуда бредешь?
— Из-под Умани. Домой добираюсь.
— Раненый?
— Да поцарапало, — Ярош показал на ноги. — Мина вот так разорвалась.
— Потому и голенища обкорнал, — хмыкнул полицай, презрительно разглядывая обрезанные кирзовые сапоги Яроша. Потом с глумливой ухмылкой оглядел его с головы до ног — выцветшие солдатские штаны, латаный ватник и заношенную кепку, давно утратившую какой бы то ни было цвет.
Чуть оживившееся было лицо полицая снова покрыла холодная пелена равнодушия, он сунул руку в карман шинели, что-то там нащупал и вытащил кусок пирога с творогом. Внимательно посмотрел, откусил и снова зачавкал.
Они шли почти рядом, не глядя друг на друга.
— Кацап? Комиссар? — на миг повернув голову, спросил полицай. Вопрос его звучал беззлобно, почти весело. — Или, может, этот, как его?.. Марксист?.. Смотрю я на тебя, дурной ты как пень! — Он прожевал, проглотил и тогда передразнил Яроша: — «Поцарапало… Мина разорвалась…» А какого черта тебя понесло в пекло? Поцарапала б мина тебе мозги, еще лучше было бы. Пентюхам так и надо! Вот и получай: «За родину!..» А я живо смекнул и сказал себе: «Нема дурных. Пускай эшелон подойдет поближе, только меня комиссары и видели». Эшелон как раз ночью тут проходил, и я сиганул домой… Вот видишь, цел-целехонек. Пока ты там под минами и бомбами гинул, я пампушки с салом ел и вот этакую бабу щупал. А ты уже, верно, и забыл, когда за мягкое место держался. — Полицай захохотал, но оборвал смех. — Ну, чего вытаращился?
Ярош поспешно отвел взгляд. Рука, в которой он держал палку, мелко задрожала. Теперь он уже и в самом деле сильнее хромал, — левую ногу пронизывала острая боль.
— А теперь? Служишь или как? — спросил он и не узнал своего голоса.
Полицай шевельнул локтем, показывая нарукавную повязку. Он уже опять жевал.
— В Фастове, на станции, — с полным ртом прошамкал он. — Это я домой наведался, — кивнул головой в сторону. И продолжал: — Из Демидовки я. А ты издалека?
Ярош ответил не сразу:
— Из Боярки. Домой иду.
«Хорошо, что я не сказал про Киев, — подумал он. — А то этот болван мог бы догадаться».
— Знаю Боярку, — сказал полицай и запихнул в рот остаток пирога.
Его нижняя челюсть с округлым подбородком медленно и тяжело ходила слева направо, слева направо.
— Как оно там, пройду до Боярки? — Ярош сбоку глянул на полицая, напряженно ожидая ответа.
Полицай кивнул головой и промычал: «Ум-м-гу».
— Фронта уже там нет?
— Фронт? Хе-хе, где он, фронт? Ты что, с неба свалился, что ли? Фронт уже, хлопче, за Днепром. О-го-го! Может, под Полтавой, а может, еще дальше. Хе-хе, фронт.
