— Вы, должно быть, думаете, что я слепой. И глухой. Но это не так. Или, может быть, вы думаете, что я идиот?
— Нет, — Оливетт сжалась в комок, прислонившись к высокой спинке кровати, словно желая пройти сквозь нее.
— Тогда вы должны понимать, что за этим последует. С сегодняшнего дня вы будете находиться под присмотром. И не воображайте, что это будет ваша избранная наперсница. Нет, присматривать за вами будет Мэгими. Неотлучно присматривать. И докладывать мне о малейших изменениях в вашем поведении.
Королева закусила тубу. Ее бледность уже граничила с благородной синевой.
— И если я замечу хоть малейший признак неповиновения или вы захотите с кем-нибудь связаться, — продолжал король, — дать кому-нибудь поручение, к примеру, передать записку, то лучше мне не говорить, что тогда я с вами сделаю. Подумайте об этом сейчас.
И прежде, чем королева успела опомниться, он вышел, прикрыв за собой дверь. Оливетт даже не шевельнулась. Она сидела, окаменев и смотря в одну точку.
Когда шаги короля в корридоре затихли, Сэлли, повернувшись к Ромейн от двери, к которой в данный момент приникла ухом, заметила:
— Как думаешь, он вернется?
— Не сегодня, — отозвалась девушка.
— Тогда я иду к ней. Представляю, в каком она состоянии. Господи, и еще ты. Что молчишь, словно в рот воды набрала? А, Роми? Тебе что, трудно рассказать мне, что произошло?
— Я не могу рассказать. Если ее величество захочет, она сама тебе все расскажет.
Сэлли сердито фыркнула.
— Не злись, — примирительно заметила Ромейн, — но я давала слово, что ничего никому не буду рассказывать.
— Ладно, — служанка махнула рукой и решительно вошла в королевские покои.
Девушка опустилась на стул. Она прекрасно понимала, что происходит, но сочувствие к королеве не было основным и единственным чувством. К этому примешивались другие, довольно мелкие и подленькие мыслишки.
Она сама во всем виновата. Ну, кто просил ее бросаться к принцу и чего-то от него требовать? Ей уже не меньше двух раз объяснили свое отношение. Так чего же она хотела? И потом, из-за нее досталось и Филиппу, ни за что, ни про что. И хотя Ромейн в последнюю очередь принялась бы его жалеть, все же она считала происшедшее несправедливым. Каким бы вредным и противным он ни был, в этом его вины нет.
Однако, Ромейн было жаль Оливетт. О нраве короля при дворе говорили много и совершенно ничего хорошего, Уж кто-кто, а он ничего не простит и не забудет. Он будет напоминать об этом жене каждый божий день, а она будет всю жизнь расплачиваться за свой опрометчивый поступок. Заслужила она это или нет, все равно, хуже ничего нельзя представить. Просто мурашки по коже.
