Училась девушка на том же факультете, только на курс младше, увлекалась, чем ни попадя, но самозабвенно. На данный момент её волновали проблемы археологии и физические теории пространства. Ни в тех, ни в других Лена не разбиралась, но готова была часами выслушивать лохматых длинноногих знатоков-пятикурсников, которые настигали её прямо в библиотеке. Она общалась, а Макс томился рядом, мешая пятикурсникам переходить от обольщения физикой к физическому обольщению.
В тот день неожиданно испортилась погода, а Лена оповестила радостно:
— Макс! Я еду на выходных на раскопки! Мне Лёша Прокин вчера звонил, они там та-акое нашли!
И тогда студент понял, что случилось страшное — возлюбленная влюбилась. Только по-настоящему влюблённая способна трястись под осенним дождём пять часов в автобусе сначала по трассе, а потом и по бездорожью. Без любви она не поехала бы в такую погоду даже на дачу.
Понятно, что Максу предстояло тащиться следом. Он собрал старенький папин рюкзак, отыскал его же дождевик. Догадался прихватить минералку и бутерброды. Водки им выдали в достатке по прибытии.
Замёрзший как собака Макс, ведь он-то не был влюблён в лысоватого уже студента-историка, таскался за Леной вокруг ямы с красивым названием раскоп. Историк предпочитал рассказывать о своих успехах под дождём, из-за которого работа по ковырянию в земле встала. Он не думал о том, как мокрая девушка будет спать в мокрой палатке. Впрочем, водки у археологов действительно оказалось с избытком.
Макс пил с историком примерно до полуночи, потому что обострения бронхита из-за промокших ног получить не хотел. Но Лена почти не пила — её грела любовь.
Пятикурсник оказался крепок на спиртное, как отрытый им же булыжник с подобием карты. Он громко вещал про скифов, сожалел, что двумястами метрами дальше высится военный объект, а, судя по найденному в раскопе булыжнику с этой самой картой, именно там должен быть основной, самый древний курган. И в кургане том не только медные бляшки, но и золотишко должно водиться. Впрочем, золото историка интересовало в сугубо научном смысле.
В конце концов, историк допился-таки до состояния откровения и снова повел Лену к раскопу, пытаясь показать что-то невиданное именно при свете луны, которая падает на камень-карту. Там, по его словам, получалась едва ли не стрела, прямо указующая на объект с вышками и собаками.
Макс сопротивлялся, как мог. Лена едва немного просохла, тьма зияла разинутой пастью, и только фонарик на лбу историка мог нащупать в ней неведомые ещё зубы.
