— Вводить таких богов — всё равно что от них отказаться, — сказал Тимократ.
— Но это же и прекрасно! — воскликнул Эпикур, — Это значит, что человек властен над собственной жизнью и собственным счастьем. Только он, и никто, кроме него! Но слушайте дальше.
Он читал об ощущениях, об атомах света, уходящих от тел и уносящих как бы их тончайшие оболочки или оттиски, которые воспринимаются глазами, о природе слуха и обоняния, о тончайших атомах души, рассеянных по телу и составляющих в нём чувствующую и мыслящую основу.
— «Бестелесное» в обычном понимании, — читал он, — есть то, что можно понять как нечто самостоятельное; но ничего бестелесного, кроме пустоты, не существует, пустота же не может ни действовать, ни испытывать действие. Поэтому, когда разрушается весь наш состав, то душа рассеивается и не имеет больше ни прежних сил, ни движений, ни ощущений.
Поэтому смерть для нас — ничто: ведь всё, и хорошее и дурное, заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений. Если держаться этого мнения, то смертность жизни станет для нас отрадна, не оттого, что к ней прибавится бесконечность времени, а оттого, что от неё отнимется жажда бессмертия. Поэтому ничего нет страшного в жизни для того, кто по-настоящему поймёт, что нет ничего страшного в не-жизни. Стало быть, самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам отношения; когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Она не существует ни для живых, ни для мёртвых, для одних она не существует сама, а другие для неё не существуют.
— Это ты взял у Диогена, — сказал Менандр, — но записал отлично.
— А Диоген — у Демокрита, — уточнил Эпикур, — причём он ничем не обосновывал своё убеждение, а я, как и Демокрит, вывожу из самой стройной физической теории. Но суть не в этом. Для меня физика — это только булыжники для вымостки дороги к счастью. Согласитесь — больше всего мешает счастью страх. Страх перед смертью, перед судьбой, перед страданием. Тот, кто ступит на мой путь, должен избавиться от страхов.
— Опять Диоген, — улыбнулся Менандр.
— Но он за свободу от страхов платил отказом от радостей жизни, без чего вполне можно обойтись.
— Мы всё время перебиваем Эпикура, — сказал Тимократ. — Если так будет дальше, то, пожалуй, сегодня не доберёмся до этики.
— А она ещё и не написана. — Эпикур отложил свиток. — Но суть её такова: гедонисты утверждают — страдание есть отсутствие наслаждений, я же говорю — наслаждение есть отсутствие страданий. Мы — такая же часть природы, как всё остальное, значит, для нас хорошо то, что естественно, и плохо то, что нарушает естество. Значит, нет блаженства более высокого, чем простые человеческие радости, наслаждение едой и питьём, сном и дыханием, красотой искусства и природы, и наконец, дружбой, самым великим из благ. Всё это я испытал на себе. Да каждый, наверно, это знает, только не все умеют ценить.
