Если присловье, песня, острословица, куплет не «привязываются» к конкретному носителю, исполнителю, Е. Иванов также добросовестно это оговаривает: «Слышал их исполнение неоднократно на свадебных вечеринках у парикмахеров и портных в 1905–1909 гг.». В некоторых случаях сообщаются сведения из биографии информантов, излагаются эпизоды из их жизни и т. п. Собиратель-энтузиаст не пренебрегал любыми источниками. «Списано в 1903 г. во Владимире с садовой скамьи», — читаем в книге; в другом месте указано, что курьезная надпись взята с мыльной обертки, хранящейся у собирателя, следующий текст переписан с афиши, находившейся в его же коллекции…
Какого непрестанного труда, какой постоянной готовности требовала поставленная задача, видно из таких, брошенных вскользь, сообщений автора: «Однажды, в 1917 г., мне дали знать, что П. Перфильев (интересующий автора человек с очень своеобразной речью. — А. Ч.) за какой-то незначительный скандал доставлен в комиссариат Арбатской части. Я немедля, по обыкновению, отправился, и вот при каких обстоятельствах произошла наша встреча. Комната для буйных и нетрезвых посетителей участка. Было душно, накурено и сумрачно…» Цели автора его информантам были, как правило, непонятны: «Людей с блокнотом птичники не переваривали, называя их „газетчиками“, от которых, кроме „критики“, не жди ничего путного». В ряде случаев работа автора была и небезопасной — характерен эпизод, когда из за своей записной книжки он был принят за сыщика и от здоровенного «жилетника» получил такой удар по плечу, который остался памятным даже «после многих лет». «Я ответил в свою очередь, — эпически повествует собиратель, — несколькими ударами, от которых „жилетник“ всей своей тяжестью рухнул на стол с чайной посудой». В другой раз на Е. Иванова напал некто «Матвеев и стал наносить ему удары тростью по голове. Через минуту Матвеев, окровавленный, бросив палку, бежал».[25]
У читателя книги может возникнуть вопрос: как же все-таки исхитрялся исследователь делать в таких условиях свои записи? И сколь они точны?
Вопрос законен, и, насколько сложна эта проблема, можно судить по тому, какое место она занимает в современной лингвистике. «Если устроить информанту запись в идеальных условиях, — пишет один из крупнейших ее представителей, — то его речь приобретает свойства официальности, натянутости, которых мы желаем избежать».[26] «Наблюдения над речевой деятельностью информантов, — пишут авторы пособия по этой дисциплине, — строятся таким образом, чтобы исключить или, по крайней мере, свести до минимума влияние наблюдателя на их речевое поведение. В этом отношении значительный интерес представляет так называемое „включенное наблюдение“, при котором наблюдатель выступает не в роли интервьюера, а в качестве одного из непосредственных участников коммуникативного акта».
