Я медленно снял рубашку и сел. Джерри, Мартин и Рей сидели рядом и смотрели на меня. Мартин надел брюки, так что говорили обо мне. В детстве мне сделали обрезание. Я поднялся и посмотрел в лицо незнакомому парню.
— Меня зовут Фрэнсис Кейн, — медленно сказал я. — И я не еврей. Что-нибудь еще нужно?
— Верно! — крикнул один из парней. — Он из приюта Святой Терезы.
Я сделал шаг к обидчику.
— Ладно, прости, — извинился тот. — Просто терпеть не могу евреев. Если бы здесь оказался еврей, я бы мигом сбросил его в воду.
Не успел я открыть рот, как Мартин выступил вперед.
— Ну я еврей, — спокойно сообщил он. — Давай, сбрасывай меня.
Парень оказался чуть выше Мартина, который стоял спиной к воде. Он неожиданно бросился вперед, но Мартин ловко увернулся, и парень сам полетел в воду. За мной расхохотались все остальные.
Я наклонился над краем дока и крикнул:
— Ну что, не по зубам еврей?
Он принялся ругаться, на чем свет стоит, и попытался вылезти из воды, но был так взбешен, что не сумел ухватиться за перекладину, и упал в воду. Все опять расхохотались. В этот момент кто-то крикнул:
— Женщина!
И те из нас, кто были без трусов, попрыгали в воду. Позже, когда она ушла, мы выбрались на берег и оделись.
— Мне нужно возвращаться на работу, — сказал я.
У дверей бильярдной Джерри сказал:
— Не забудь, завтра утром ты должен прийти к нам и познакомиться с моим отцом.
Кеуф, весь потный, стоял за стойкой. Увидев меня, он крикнул:
— Принеси из подвала пиво. Такая жара, что ребята умирают от жажды.
В воскресенье бильярдная не работала. Мне пришлось проторчать в церкви всю мессу, потому что я помогал у алтаря. После мессы я обычно возвращался в приют обедать и уходил до вечера. Иногда шел в кино, иногда поиграть в мяч, но в это воскресенье я пообещал Джерри Коуэну после мессы зайти к ним.
Отец Джерри был мэром Нью-Йорка, великим демократом, другом народа, веселым парнем, который со всеми подряд здоровался за руку и целовал всех детей. Он мне не нравился. Неприязнь зародилась еще до того, как мы познакомились с Джерри. Тогда мистер Коуэн был олдермэном[5] от нашего района и выступил с речью в приюте Святой Терезы в честь Дня Благодарения[6]. Он произнес отличную речь, которую никто из нас так и не понял. Да нам, честно говоря, было наплевать на его речь, мы переваривали праздничную индейку. Тогда мне было около девяти. Коуэн послал меня в кабинет директора за сигарами. Когда я принес ему сигары, он протянул здоровенный сверкающий четвертак.
