Глава 1Прекрасный Алконост
В древнерусской мифологии Алконост — полуптица-полуженщина, олицетворение божественного промысла.
Я долго боялась выходить из дома, а когда однажды решилась, то увидела за оградой через дорогу пустырь — голое, израненное поле. На краю, на кочках сидел Дед в старом своем тулупе. Он выглядел воином, проигравшим битву, — взлелеянную и бережно охраняемую им много лет землю разрушили варвары.
— Деда, почему ты здесь сидишь один?
Дед оглянулся.
— А я и не один, — сказал, сразу улыбнувшись, — иди сюда, — и распахнул тулуп, — ты же замерзнешь. Осень уже… Нет, я не один, — добавил Дед, укутывая меня в овчинную теплую, как печка, подкладку, — ты у меня есть.
— Деда, а зачем они это сделали? — устраиваясь в уютном убежище, спросила я.
— Бог их знает зачем. Кукурузу будут садить...
— Я что, кукуруза важнее винограда?
— Нет, не важнее, Иванка. Виноград важнее. Намного важнее.
— Тогда почему они его зарезали?
— Видишь, Ваня, некоторые люди, ничего не понимают в винограде. Не понимают, что без винограда им не выжить.
— И без виноградарей?
— И без виноградарей...
— А я, деда, когда вырасту, виноградарем буду, как ты...
— Будь, Ваня, будь. Я стану молиться об этом...
— Ведь правда, Деда, если винограда и виноградарей не будет, люди сами в кукурузные кочаны превратятся?
— Правда, внуча, так оно и будет...
— А я хочу, хочу, хочу, чтобы все они в кочаны превратились...
Дед посмотрел грустно, и глаза его затянулись голубым туманом.
— Пойдем домой, — встал и взял меня за руку. — Нас там уже, наверное, давно потеряли.
Дед шел медленно, осторожно растаптывая ногами заиндевелые от первых холодов куски земли с прожилками искромсанных стеблей, приговаривая тихо: «Э-эх, этакую лозу загубили, э-эх, нечистая их сила...».
Внезапно кончилось детство. Мир утратил прозрачность, и я передвигалась в нем на ощупь, с трудом разбирая, что есть что и кто есть кто. Мне мучительно не хватало прежней ясности — ясного неба в первую очередь — доселе все объясняющего, включая меня саму. Какой туман везде! А когда долго живешь в тумане, особенно ребенком, окружающее теряет свою реальность. Утро всегда наступает беспокойное, зыбкое — выглянешь в окно, там зловещий пустырь, где зеленело и вспыхивало осиянное поле — и охватит чувство опасности: что если и со мной они сделают то же — выкорчуют мои внутренности, истребят любовь, и стану я пустая, никем не любимая.
