А желтая пыль, поднятая многими десятками копыт, клубилась над дорогой; ветер нес ядовитое облако вперед, все ближе к дому, где снимала комнату Грация; пыль садилась на крепкие глянцевые листья сирени, густо росшей вдоль забора, залетала и в открытое окно, припорашивая груши и яблоки, изображенные на клеенке, которой был покрыт маленький круглый стол у ее кровати. Но хуже, чем от пыли, гораздо хуже становилось Грации от возраставшей с каждым днем разнузданности Егорыча. «Куда-а, падлы, куда-а? — обрушился он вчера на свое не в лад топочущее стадо. — Куда, занюханные паскуды, претесь? Там интеллигентная женщина отдыхает, а вы…» И дальше последовало такое!.. Грация быстро и глубоко спрятала голову под ватное одеяло, сжимаясь от брезгливости и страха. В ее сознании не укладывалось, как этот, еще не очень старый, аккуратно подстриженный и хорошо одетый человек с внимательным и, похоже, понимающим взглядом, человек, за спиной у которого, а вернее — в душе, совершенно определенно содержится тайна, может вести себя столь грубо и низменно?
Но, слава богу, стадо проходило мимо и удалялось, на недолгое время оставляя после себя запах перепревшего навоза и сладкого парного молока. Голос пастуха, словно бы рассекаемый на части взрывным щелканьем кнута, постепенно уничтожался расстоянием. Затем он и совершенно растворялся в огромности воздушного пространства над лугами, которые с заметным наклоном скатывались к реке, чья серебряная полоска совпадала с далекой линией горизонта. И тогда вступала в свои полные права жизнь, уже полюбившаяся Грации: негромкая, как урчание сытой, ухоженной кошки, и неспешная, будто в сутках сорок восемь часов. В доме напротив, через улицу, каждое утро вкусно скворчала на сковородке яичница. За стеной, сладко позевывая и натыкаясь на стулья, лениво бродила хозяйка. Ее широкие босые ступни, звонко припечатывая, шлепали по крашенному в кирпичный цвет полу, точно так, как на той, далекой-далекой, речке, на камнях, выколачивают белье деревянными колотушками, вроде бы тяжеленными на вид, но легко и бойко взлетающими в руках деревенских женщин. Нередко, нежась поутру в постели, Грация вспоминала это порхание деревянных колотушек и удивлялась: зачем нужны камни, речка, вальки и — как их там? — ну, такие толстые ребристые доски, кажется пральники, если в каждом доме есть стиральная машина?
А еще она лежала и слушала, как в соседнем дворе однообразно поскрипывает тележка — это собиралась на работу в дом отдыха, что за лесом, по дороге к дачному поселку, старшая официантка Зинаида Прокофьевна: устанавливала на тележку пустые ведра, бидоны, сумку с банками и кастрюлями, а тележка, словно живая, накоротко, туда-сюда, ездила под ее руками. От нетерпения, что ли?
