В оконное стекло хлестал дождь, начало октября, температура почти нулевая. Хорошо, что «мыльница» — телефонная трубка с электронной начинкой (привезла ее из Египта) — п о м н и л а последний номер. Грация нажала кнопку повторение. Она волновалась, пока слушала скворчание электроники, и почувствовала облегчение, когда мужской голос произнес: «Да. Я вас слушаю».
«Как хорошо, что вы не ушли, — заторопилась Грация. — Мне очень стыдно. Я ведь мистифицировала вас. Никакая я не Валя. Просто набрала ваш номер — скучно, решила похулиганить…» — Она остановилась. Он тоже молчал.
«Прощайте, — сказала Грация, — не сердитесь».
«Я не сержусь, — ответил он, — помилуй бог! За что мне сердиться. Я ведь знал, что вы — не Валя. То есть, может быть, вы в самом деле Валя, но у меня и знакомой-то с таким именем нет и не было… — Он тяжело вздохнул и признался без игры, без желания вызвать жалость, признался будничным голосом: — У меня была всего-то одна знакомая девушка. Давно. Мне тридцать пять. Я не урод. Не дурак. Но очень стеснительный. Это — беда…»
«Всего доброго! — быстро произнесла Грация. Она спешила, она боялась, что вот-вот и расплачется, потому как он не жаловался, не взывал к пониманию, а очень спокойно — до безразличия спокойно — говорил о своей беде. — Всего доброго!» — повторила Грация. Она боялась произнести слова «До свидания».
«Нет! — вдруг закричал он. — Нет! Все равно! Давайте увидимся. Давайте обязательно встретимся. Ну, прошу вас. Обязательно. У метро «Академическая». Киоск «Союзпечати». Это же совсем рядом, и вам, и мне. Я ведь и киоск этот знаю. Ну, что вам стоит… Валя?! Я клянусь, что не доставлю вам никаких неудобств!»…
Когда она рассказала об этом случае Катьке, та похвалила ее: «Молодец, что не встретилась. Его-то жизнь уязвила гораздо больше, чем тебя. Это точно! Так зачем взваливать на себя еще одно несчастье?» Пожалуй, Катька была права. И все-таки Грация, не один раз мысленно возвращаясь к этой своей игре в «Здравствуй, я приехала», которую вела сама по себе, не всегда думала так, как Хорошилова.
На веранде у Михановских Грация слушала Марьяну Леонидовну, рассуждавшую о трудностях ухода за детьми, большой семьей, а сама вспоминала, сколько тоски, удивления, безысходности и даже гнева было в голосе неизвестного ей мужчины, чей номер она набрала совершенно случайно. Он словно бы цеплялся за последнее, что неожиданно оказалось в его жизни: не верил, не ждал, не надеялся — и вдруг забрезжило, замаячило, начало приближаться, но оказалось все-таки химерой. Чего не было в его просьбе, так это унижения; Грация прекрасно помнила: ничто не напоминало об унижении, хотя пропасть, в которую он проваливался все глубже с каждым ее «нет», становилась страшной для него. Наверное, потому-то и застряла в памяти именно та игра в «Здравствуй, я приехала», что впервые столкнулась с пронзительной просьбой, с мольбой, — и отказала, хотя по милости своего характера шла и на менее требуемые компромиссы.
