Уже и фонари погасли, и темнота за окном стала непроницаемой, а желанная прохлада все не являлась. Грация сбросила на пол одеяло. Не почувствовав облегчения, скомкала и отшвырнула к изножью простыню. И лишь тогда наконец едва уловимый поток воздуха с улицы скользнул по телу Грации, осушая влагу на лбу, шее, ласково холодя живот и бедра. И сразу укачивающая слабость проникла в нее, точно к лицу приложили маску с наркозом, и Грация быстро и почти целиком погрузилась в невесомость дремы — на поверхности осталась ничтожная частица сознания, в которой кружились разноцветные точки. Но тут сжалось сердце — она вдруг вспомнила, что сказала ей Марьяна Леонидовна о родственнике из-под Киева, который все время был занят какой-нибудь работой. Она поманила Грацию к порогу веранды и, указывая на старика, укладывавшего в этот момент очередной кусок дерна, прошептала, испуганно округляя губы, что представить себе не в состоянии, как человек спокойно существует, ест, пьет, что-то делает, а между тем внутри у него разгуливает губительная радиация и идет полураспад. «Что ты сказала? — Михановский услышал ее слова, оторвался от газеты и сдавленным голосом крикнул: — Дура! Какой полураспад? Черт-те что бормочешь! Да не слушайте вы ее, Грация…» А Марьяна Леонидовна, не обращая внимания на окрик и все так же кругля губы, отчего ее шепот получался с присвистом, сказала, что скоро приедет жена Кима с внуками, и хорошо, что Антонина с Юлией подолгу сидят в Москве: даже на такой большой даче станет тесно…
Грация стала думать о своем доме. Представляла: возвращается из отпуска, открывает дверь, входит в коридор, зажигает свет и вешает плащ. Потом поднимает на окнах бамбуковые шторы, включает вентилятор, идет на кухню, чтобы сварить кофе… Нет, сначала она звонит Дубровину: «Здравствуй, я приехала…» Нет, перво-наперво — душ. Дубровин подождет, пока она будет стоять под колючими струйками ледяной воды, закинув голову и крепко зажмурившись, прикрывая растопыренными пальцами свои бывшие «колокольчики».
А если к телефону подойдет жена Дубровина? А что, если они вместе — семьей — уехали в отпуск?..
Плакалось в темноте легко. За стеной храпела хозяйка — наверное, лежала на спине, уставив в потолок острый нос, сложив поверх одеяла сильные руки с опухшими пальцами старой судомойки. На улице, у дома, откуда каждое утро доносилось скворчание яичницы, громко, с затяжкой и размеренно целовались. Там недавно поставили новую скамейку — широкую, со спинкой, прочную.
