Очнулась Грация, услыхав голос Степочки. «Я же говорил!.. Я же предупреждал!.. — переводя дух, выкрикивал Степочка. — Осторожно!.. Здесь у нас яма!.. А она…»
«Это ты не мне — таксисту говорил», — хотела уточнить Грация, но ничего не сказала, потому что опять ее сознанием целиком овладела боль…
Грация сидела в старом, изрядно засаленном, кое-где порванном, но очень удобном кресле, пила чай с вареньем и яблочным пирогом, потом помогала Марьяне Леонидовне мыть посуду и лениво размышляла о всяком-разном. Например, о том, можно ли считать Михановских богачами? Четырехкомнатная квартира в Москве. Такая огромная дача. Гектар земли. На сестрицах настоящий жемчуг… Правда, семья сидит, как явствует из криков Григория Максимовича, в долговой яме. Опутаны долгами. И все-таки Михановские богатые люди, хотя бы потому, что она, Грация, не знает ни матери, ни отца, одна тетка Вера, а за Михановскими — целая толпа родственников, близких и дальних, живых и скрывшихся в глубине веков. Был ли кардинал Ришелье в их числе, это не так уж важно. Но ведь есть же родословная, заверенная в архиве, и линии этой схемы утыкаются, в конце концов, в Марьяну Леонидовну, поддерживая ее веру в незыблемость клана, или круга, называйте как угодно…
4
Антонина приехала с последней электричкой, в темноте. Ее, конечно, уже не ждали. И съели подчистую пирог с яблоками, погубившими старое дерево. Антонина неожиданно всплакнула, узнав о пироге: всем на нее наплевать, никому она не нужна — неужели не могли оставить хоть один кусочек?
Марьяна Леонидовна расстроилась и растерялась:
— Мы на тебя не надеялись.
— Могли бы и надеяться, — усмехнулась Антонина. — Дочь у меня тут — значит, я появлюсь. Рано или поздно.
Пирог с яблоками, догадалась Грация, был лишь поводом, а причина осталась в Москве, на фестивале. Вон ведь какие воспаленные веки у Антонины, ревела наверняка всю дорогу в электричке, отвернувшись к окну, а сейчас просто воспользовалась случаем, чтобы погоревать всенародно и заодно лишний разок упрекнуть родителей в черствости.
Марьяна Леонидовна достала из буфета пачку круглых польских крекеров — тонких, хрустящих и малосладких, их размачивали в молоке и скармливали только малышам, но Марьяна Леонидовна, желая смягчить ситуацию, пошла на жертву. И Антонина от жертвы не отказалась: стала аппетитно хрустеть крекерами и запивать их чаем. Михановский занервничал — хруст мешал ему и, спросив — по привычке, видимо, — «Кто здесь хозяин?!», скрылся в своей комнате. Марьяна Леонидовна тоже ушла. Только старик ещё возился под окнами веранды.
