— Да брось ты, Витя! — пробормотал Челомбитько.
Но Озолин — нуль внимания.-Он потянулся к улыбающемуся Троицкому:
— Интересно, Александр Сергеевич, и как это Гоша разглядел Зульфию под сплошной паранджой?
Вот так же Витька светился навстречу учительнице на английский курсах: «Вызовите меня! Можно я отвечу? Ай вонт ту хэлп хим!» То есть желает оказать помощь своему другу Челомбитько, который мекал и бекал у черной доски. А он, Челомбитько, когда и знал грамматический материал или фразы наизусть, все равно стеснялся открыть рот. Гоше казалось стыдным нарочно неправильно возить языком во рту, будто он младенец и дразнится, и тянуть гласные, когда их следовало растягивать по всем английским-правилам. Особенно стыдно было Гоше играть голосом в случае «тьюн уан» или «тьюн ту», то есть вверх в конце фразы или вниз. Чего играть-то? Не артист небось.
Обед подходил к концу. Доминошники полным составом, включая болельщиков, толпились вокруг бочки с водой, имевшей диаметр метра полтора, и затягивались сигаретами или папиросами «по последней». Посреди бочки плавал одинокий окурок (вообще-то окурки в воду не кидали — имелись специальные урны), и Гоша пристально изучал его, демонстрируя волю и безразличие к трепотне Озолина: мели, Емеля, твоя неделя, а все ж послали за границу-то меня, а не тебя.
И наверняка его выдержка возобладала бы над несерьезным настроением Витьки, но неожиданно на Витькиной стороне оказался корифей Троицкий. Положив ладонь на плечо другому корифею — Курбатову, Троицкий произнес насмешливо и со значением:
— Вон оно, оказывается, каков твой лучший воспитанник Георгий Челомбитько!
Курбатов неодобрительно покашлял, поднес к глазам запястье с часами и тем самым категорически пресек возможные для Гоши неприятности.
— Все, конец, работать пора, — сказал Курбатов, поднялся со скамьи и неторопливо направился к корпусу сборочного цеха.
Из сада к сборочному вела посыпанная утрамбованным кирпичным, боем ровная дорожка. Ее давно затоптали, и она потеряла свой ярко-красный праздничный цвет! Вот по ней и косолапил без спешки Курбатов, внушительно поводя из стороны в сторону тяжелыми плечами. Шея у Курбатова была короткая, между чертой недавней стрижки и воротом спецовки белела узкая полоса. Корифей довольно заметно сутулился, и, глядя ему вслед, Гоша вспомнил, что Курбатов болен и лечится от какого-то паразита, забравшегося к нему в организм во время пребывания Курчатова в одной из южных стран. Потому-то и в арабский эмират на берегу Персидского залива пришлось оформляться Челомбитько. Разве он сам рвался туда? И вообще…
