Опять наш корабль качнуло. Теперь сильней, размашистей. А отчего — неизвестно. Это походило на сон: тебя вдруг подбрасывает непонятная — невидимая и незнаемая сила, и ты взлетаешь — легко, взахлеб, высоко, в никуда. Но тут о себе весьма ощутимо и без всякой фантастики заявил громкий и многоголосый шум: команды, усиленные мегафоном, крики матросов, гудки, удары и скрипы, постепенно соединяющиеся в единый гул, с каждой секундой набирающий мощь. Корабль задрожал, он как бы весь натянулся струной — от носа до кормы, и эта струна, того и гляди, могла лопнуть. Как хорошо, что это — его последний рейс, потому что все — и переборки, и обшивка, и машина, и даже несущая стальная конструкция — все, признал капитан перед лицом разъяренной Жанны, пришло в негодность.
Мне не хотелось уже стоять здесь, в тени, где до берега — рукой подать, а сам берег похож на неровную, обветшалую стену средневековой крепости. Захотелось на солнце, к людям. И подальше от Скота. А он будто бы почувствовал, что я хочу освободиться от него, и придвинулся ближе.
Теперь нас основательно беспокоили. Толкали и трясли, швыряли, двигали и резко останавливали, чтобы тут же рвануть в противоположную сторону палубы, проходы, открытые иллюминаторы кают заполнились любопытствующими, встревоженными и даже сердитыми лицами. Зачем, мол, все это, не мешайте отдыхать. Я, конечно, знал, что нас много, что мы — разные, но никогда не встречал всех вместе такими напряженными и взъерошенными, точно куры, потревоженные на полуночном насесте наглым светом сильного фонаря.
Всех всколыхнул долгожданный могучий буксир, невидимый с того места, где стояли мы — Любавин, я и Скот. Он трудился на совесть, теперь уж непрестанно, и многочисленные, натужные, страдальческие звуки, издаваемые в ответ нашим корабликом, слились в единый стон. Любавин при каждом рывке и толчке крутил головой, то ли восхищался титанической работой буксира, стремившегося вырвать нас из плена, то ли ожидая, в каком месте начнет рассыпаться наш «турист», который, довольно долго простояв на мели, мог и совершенно отвыкнуть от движения. «Слава богу, — возвращался я к одному и тому же, — что у него — последний рейс, что немощного пенсионера отведут куда-нибудь в дальнюю сторонку, дабы он не заражал своей ржавчиной окружающую среду».
